Максим Шраер - Исчезновение Залмана [litres]

Он теперь стоял вполоборота к воде, как раз напротив обрыва. «Не забредать в воду, а нырнуть, как же это я сразу не подумал!» – и Павлик кинулся к озеру. Свесившись с обрыва, он сразу понял, что нырнуть не сможет. Один. В полнейшей рассветной тишине. Не было даже водомерок на воде. Черная неподвижная гладь. Павлик приседал на корточки, затем свешивался ниже и ниже, смотрел под разными углами… Ничего не помогало – всё та же черная толща, всё то же его отражение. Отчаявшись, Павлик на секунду зажмурился. Открыв глаза, он вытянул шею и посмотрел на горизонт, на сходившееся темно-зеленое и голубое на противоположном берегу, на круживших над озером уток. Опустив взгляд к воде, он сначала подумал, что где-то посередине озера промчалась щука, гоняясь за сеголетками и поднимая волну. Но гладь озера была по-прежнему спокойной. Из черной воды на Павлика смотрело женское лицо. Лицо было самое обыкновенное, даже с веснушками и с щербинками между зубами. Бледно-голубые глаза, маленький рот, курносый нос. Тонкие белесые губы. Бугорки скул. Обыкновенное деревенское лицо. Вот только одно показалось ему странным: губы и щеки отливали зеленым румянцем, цвета озерной тины. Маленький рот раскрылся в улыбку. Уголки глаз задрожали, и лицо беззвучно засмеялось Павлику. От удивления он хотел было крикнуть: «Как?!» – но не смог. Из черной толщи воды высунулась рука и приставила указательный палец к нижней губе. Павлика словно парализовало. Лицо опять заулыбалось, но тут заиграл горн, за спиной у Павлика всё задвигалось и заговорило, он растерялся окончательно и вертел головой то в сторону палаток, то обратно к воде, пока женское лицо не исчезло в черном озере, будто и не было его вовсе.

Прошло несколько дней. Павлик основательно обследовал берега и окрестный лес. Он уже знал места, где сквозь шелковистые струнки мятлика проглядывали ранние земляничины. Разведал, где прячутся среди камышей и осота утиные гнезда. Присмотрел на опушках заросли лещины – к началу августа будут молодые орехи. Выведал, где растут маслята, – любой подножный корм сгодится в готовку. Знал он и место, куда после полудня приходила косуля. Чуть покачиваясь на тонких ногах, она умывала острую мордочку с маленькими ушами в процеженных сквозь зелень солнечных лучах. Потом, будто услыхав копытцами дрожание земли подо мхом, косуля напрягалась, натягивалась, как струна лесного оркестра, и устремлялась в чащобу, и Павлику казалось, что она пронзает ели и осины, ствол за стволом, не отклоняясь ни на шаг от прямого курса. Все обследовал Павлик по берегам, вот только искупаться никак не решался. Вспоминая увиденное в воде лицо молодой женщины, Павлик смог уговорить себя, что ему все померещилось от недосыпа и прилива крови к голове. Боязнь прошла, но осталось недоверие. И Павлик избегал купания, ссылаясь на чирей и умываясь из ведра. Но вот теперь подошел его черед. Ему предстояло нырять за рыбой, и отказаться он не мог – обязанность.

– Павлуха, пацан, ты смотри, – старший пионервожатый внушал ему напоследок уже перед погружением, – если вдруг почувствуешь, что воздуха не хватает, хрен с ней, с рыбой, бросай всё и выныривай. Понял?

Павлик неуверенно ответил, что понял, проверил, крепко ли приторочена сетка к поясу, и пошел к воде. Ребята смотрели ему вслед. Все они уже не раз ныряли за рыбой. Павлик вошел в воду, ступая на пятки и стараясь не касаться илистого дна пальцами ног. Он зашел по пояс, вспоминая игру в смерть горниста, потом по грудь, провел ладонями по растревоженной глади, оглянулся назад на мальчишек и нырнул. Он знал, что норы-пещеры будут слева от него, под обрывом, и, не раскрывая глаз, поплыл туда. Лишь через несколько метров он открыл глаза. Вода была совершенно прозрачной, а не черной, как он предполагал. Только у самого дна отливала чернотой. Павлик приоткрыл рот и ощутил на языке вкус глины, будто пьешь воду из необожженной, но высохшей на солнце глиняной плошки. Проходя через толщу озерной воды, солнце окрашивалось в зеленые тона. На какой-то миг Павлик даже потерял направление, передвигаясь в зеленых лучах. Но тут что-то холодное и скользкое, вроде тыльной стороны кухонного ножа, коснулось его ноги. «Рыба, я же должен их ловить… нора…» – пронеслось в голове. Павлик судорожно поплыл и вскоре уткнулся руками в покатый берег. Теперь нужно пошарить рукой, где-то там пониже норы, – вспомнил он советы мальчишек. Он опустился еще чуть ниже и уже в темно-зеленой полутьме разглядел несколько отверстий, на глаз – чуть шире его плеч. Павлик сунул руку в одну из нор и ощутил дрожание воды, будто кто-то промалывал ее в жерновах. Рыбы толпились в глубине норы, оставалось лишь втиснуться поглубже и хватать их, пока не кончится воздух. Павлик всунул голову в нору, подался всем телом вперед и увидел светящиеся в темноте глаза и плавники у жабр. Он протянул руку, чтобы схватить ближайшую к нему рыбину, но что-то завертелось справа, и он инстинктивно повернулся на шелест воды. Справа от него, совсем близко, улыбалось всё то же женское лицо, увиденное им в первый день на озерной глади. Зеленые крапинки веснушек на пухлых щеках и на носу. Озорные глаза. Отливающие зеленью губы: нижняя выпяченная и верхняя закушенная. Малахитовые, местами выгоревшие до табачного цвета пряди волос, спадающие на лоб. Свет не доходил в глубину норы, и Павлику были видны только голова и плечи молодой женщины. В первый момент сердце у него запрыгало, как всполохнутая трясогузка. Потом он хотел позвать на помощь, но лицо перед ним улыбалось так невинно и добродушно, что вместо «помогите!» он только выбулькнул:

– Этого же не бывает!

– Но ведь я здесь, перед тобой, как видишь, значит, бывает, Павлуша, – голова молодой женщины придвинулась еще ближе к Павлику.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Я слышу всё, что происходит у вас на берегу.

– А что, если мы соберемся, мой друг Федька и я, принесем сеть и поймаем тебя? – выпалил Павлик.

Лицо на миг опечалилось, потухли бледно-голубые глаза, зеленый румянец исчез со щек.

– Поймать-то вы меня всё равно не поймаете, а вот увидеть ты меня больше не сможешь, Павлуша. Так что лучше не говори никому, что видел меня. Обещай, что не скажешь!

Павлик кивнул, и лицо вновь засмеялось, обнажая щербинки зеленовато-белых зубов. Тут он почувствовал, что задыхается, и судорожно зашарил руками по стенам норы, пытаясь напоследок схватить хоть одну рыбину. Рыбы выскакивали из рук, оставляя на ладонях слизь. Уже на последнем дыхании Павлик оттолкнулся от берега и поплыл наверх к зеленому солнцу, болтая ногами, как головастик.

Выскочив на поверхность, Павлик заглотнул побольше воздуха и, обессиленный, перевернулся на спину. Его подхватили и вынесли на берег. Мальчишки обступили его со всех сторон. Он лежал на траве и дышал часто и тяжело. Кто-то отстегнул сетку от его пояса. «Что мне сказать? Я ведь не поймал ни одной», – мелькнуло у Павлика в голове. Но Федя Шток, Федька, его самый закадычный друг еще с довоенного детского сада, уже вытряхивал содержимое сетки рядом с ним. Два судака, два линя и сом вывалились на траву и задышали тяжело, вторя дыханию Павлика. «Лучше и правда ничего не объяснять», – подумал Павлик и устало улыбнулся обступившим его восхищенным мальчишкам.