Филип Рот - Операция «Шейлок». Признание

Но неужели я почти уверен в этом доныне, спустя пять лет, после всего, что психиатры, газеты и медицинские журналы рассказали нам про удар, который исподтишка наносит многим из нас, коверкая наше сознание, маленькая волшебная пилюля — снотворное фирмы «Апджон»? Отвечу просто и правдиво: «А почему нет? Разве вы, окажись на моем месте, не были бы уверены в этом, совсем как я?»

Что же касается того Филипа Рота, с которым я поговорил, когда он находился в номере 511 «Царя Давида», того Филипа Рота, который совершенно определенно не был мной… в общем, я так и не выяснил, что он замышляет, потому что в ответ на просьбу представиться я моментально повесил трубку. Прежде всего, подумал я, не надо было звонить. У тебя нет нужды интересоваться всем этим, нет оснований из-за этого волноваться. Глупо было бы волноваться. Почем ты знаешь — может, он просто по случайности твой тезка? А если нет, если даже по Иерусалиму действительно разгуливает самозванец, выдающий себя за тебя, все равно ничего предпринимать не надо. Его разоблачат другие без твоего вмешательства. Уже разоблачили — Аптер и Аарон. В Израиле у тебя столько знакомых, что ему никак не избежать разоблачения и ареста. Какой вред может он тебе причинить? Навредить себе можешь только ты сам, безрассудными фортелями типа этого телефонного звонка. Он ни в коем случае не должен узнать, что его мистификация тебе досаждает, ведь, в чем бы ни состояла его затея, досадить тебе — явно ее конечная цель. Отрешенность и безразличие — по крайней мере, на данный момент — твой единственный выход…

Вот насколько я уже разволновался. А ведь когда он преспокойно назвал свое имя, мне было бы достаточно назвать свое и дождаться последствий: возможно, все бы прояснилось и даже чем-то бы меня позабавило. То, что я благоразумно оборвал телефонный разговор, спустя пару минут показалось мне лишь проявлением беспомощной паники, вселило опасения: неужели за неполные семь месяцев без хальциона я так и не залечил свою психику? «Ну а это тоже Филип Рот, тот, который родился в Ньюарке и написал кучу книг. А вы — который?» Я мог бы запросто подкосить его одной этой фразой; но нет, это он меня подкосил, всего-навсего назвавшись моим именем по телефону.

Приехав на следующей неделе в Лондон, я решил, что ничего не стану говорить Клэр. Вдруг она подумает, будто назревает какое-то событие, которое в потенциале может сильно подействовать мне на нервы; вдобавок Клэр, похоже, пока не уверена, что я достаточно выздоровел, что я не сломаюсь, если во мне взыграют чуть более сложные, чем обычно, чувства… Но, если честно, я и сам уже не был железно уверен, что не сломаюсь. В Лондоне мне даже вспоминать расхотелось о том, что сообщили, специально позвонив мне в Нью-Йорк, Аптер и Аарон… Да, ситуация, которую я лишь годом раньше воспринял бы, наверно, вполне беспечно — как повод поразвлечься или, возможно, как провокацию, требующую решительного ответа, теперь толкнула меня к мелким, но осознанным предосторожностям, призванным уберечь мои нервы. Я сам был не рад такой своей реакции, но не знал, как еще предотвратить разрастание этой несусветной чуши в моем сознании — хватит того, что раньше, под воздействием хальциона, в нем патологически разрастались всевозможные несусветности. Я готов на все, лишь бы сохранить здравомыслие.

На вторую ночь в Лондоне, по-прежнему беспокойно ворочаясь (теперь уже — из-за смены часовых поясов), в третий или четвертый раз проснувшись в темноте, я призадумался над новой гипотезой: а если те звонки из Иерусалима — как и мой звонок в Иерусалим — мне приснились? В дневное время я бы поклялся, что ответил на оба звонка, когда сидел за письменным столом в нью-йоркском отеле и принимался составлять список вопросов для Аарона, навеянных перечитыванием его книг; однако той долгой ночью, размышляя о почти невероятном содержании звонков, я умудрился внушить себе, что мог услышать их и ответить на них только во сне, что это были сновидения типа тех, которые каждый из нас видит еженощно, — с узнаваемыми персонажами — их голоса звучат вполне правдоподобно, но то, что они говорят, звучит совершенно неправдоподобно. А коренная причина этих снов, если хорошенько поразмыслить, до прискорбия очевидна. Этот Другой, этот самозванец, о чьих необъяснимых выходках меня предостерегли Аптер и Аарон, тот, чей голос я услышал собственными ушами, — просто призрак, порождение моих опасений, что моя голова прохудится, едва я окажусь за границей и вдобавок впервые после выздоровления останусь в одиночестве; иначе говоря, это кошмар возвращения узурпирующей личности, над которой я не властен. Ну а вестники, сообщившие мне во сне о моем иерусалимском «контр-я», со всей очевидностью символизируют непосредственные, глубоко личные последствия того, что со мной стряслось; эти двое не только изведали на своей шкуре капризы судьбы (изведали побольше, чем я), но и претерпели самые чудовищные метаморфозы прежде, чем глина их изначального «я» успела затвердеть, сложиться в прочную, несокрушимую индивидуальность. Хваленые трансфигурации, сочиненные Францем Кафкой, бледнеют перед теми немыслимыми превращениями, которые Третий рейх проделал с детством моего кузена и моего друга — а сколько еще таких реальных примеров!

Мне так хотелось удостовериться, что это лишь сон, который выплеснулся в реальность, что еще до рассвета я вскочил с постели, намереваясь позвонить Аарону. Иерусалимское время обгоняет лондонское на час, а Аарон вставал очень рано, но я счел, что не могу ждать ни минуты, даже если рискую его разбудить: пусть он подтвердит, что вся эта история пригрезилась мне одному и мы никогда не разговаривали по телефону о другом Филипе Роте. Однако, стоило мне встать с кровати и направиться на кухню, откуда я собирался позвонить ему потихоньку, я смекнул: какая глупость — убеждать себя, будто мне все привиделось во сне! Да, звонить надо срочно, но не Аарону, подумал я, а бостонскому психофармакологу, и поинтересоваться: могут ли мои сомнения насчет того, что реально, а что нет, оказаться симптомом непоправимых повреждений, которые нанесла моему мозгу трехмесячная химическая бомбардировка триазоламом? А Аарону стоит звонить, только чтобы выяснить, о каких новых наблюдениях он может сообщить. Но почему бы не обойтись без Аарона, почему бы не спросить самозванца прямо, какие цели он преследует? Навязывая себе беспочвенное «здравомыслие», я лишь разрушаю то, что защищает меня от опасного возобновления бреда. Если без пяти пять утра мне и стоит куда-то звонить, то в номер 511 «Царя Давида».

За завтраком я похвалил себя — ведь в пять я снова лег, так никому и не позвонив; почувствовал, как по жилам разливается блаженное чувство контроля над собственной жизнью, вновь самонадеянно возомнил себя кормчим собственного корабля. Да, все на свете может оказаться бредом, но только не здравомыслие.