Ричард Руссо - Шансы есть…

— Ты не знаешь всей истории.

— Я никакой истории не знаю. Ты мне даже не собиралась рассказывать, что он существовал.

— Верно, и я жалею, что ты об этом узнала. Смотри, что с тобой сделало это знание. Твое неведение было блаженством. Разве не помнишь, какой ты была счастливой?

А правда ли это? Была ли она счастлива? Если и да, счастье это было так давно, что теперь казалось чьим-то чужим.

— А как вообще мы можем быть уверены, что здесь есть хоть какая-то правда? Откуда газете из Данбери знать, что у моего отца был брат по имени Димитрий? Здесь говорится, что у него нет родственников, так кто им мог об этом рассказать? — Мать смотрела на нее, дожидаясь, когда до нее дойдет. — Ты.

— Больше никого не было.

— Ты сама написала некролог моего отца.

— Я ответила на их вопросы. А писали они.

— Ты им сказала, что он болел?

— Он и болел.

— Алкоголики не «болеют».

— Да не был он алкоголиком.

— Хватит мне врать, Вив. У тебя даже концы с концами не сходятся. В тот день на газоне ты мне сама сказала, что он пьянчуга. Только что ты утверждала, что его уволили из клуба за то, что пил на работе.

— За это его и уволили, да.

Джейси потерла виски, стараясь как-то выровнять между собой те немногие факты, что стали ей известны. Ясно, что мать тщательно подбирает слова. Пускает в ход риторическую казуистику. Но для чего?

— Так спился он или не спился?

Улыбка, какой оделила ее мать, эта смесь изумления и стыда, останется у Джейси перед глазами еще очень и очень надолго, знала она.

— Странно, что ты так выразилась, — ответила Вив, — потому что в некотором смысле произошло именно это. Он допился до смерти — поперхнулся, когда пил воду из стакана.

— Ты столько врешь…

— Это называется мозжечковой атаксией. Прогрессирующая болезнь нервной системы — как рассеянный склероз. Со временем теряешь двигательные функции. Речь становится невнятной. Дергаются конечности. Выглядишь и говоришь, как пьяный. Вот что ты в тот день и видела на газоне.

— Но ты же сказала мне…

— Я помню, что́ я тебе говорила. Так, казалось, лучше всего.

— Для тебя.

— Для меня, для всех. Он не хотел, чтоб ты его таким видела.

— Вранье. Он приехал ко мне, а не к тебе.

— Он хотел, чтоб ты знала, что он существует, только и всего. Ладно, это правда — он действительно хотел тебя повидать… воспринять тебя. Но когда увидел, какой тебя ужас обуял, — понял, что это ошибка. Я знала, где он живет, поэтому поехала к нему, и он взял с меня слово никогда не говорить тебе правду. Сказал, что проще всего будет, если ты поверишь, будто он пьяница. А со временем вообще забудешь о его существовании.

— Да вот только я не забыла.

— Нет, не забыла — это уж точно.

— Ты у меня его украла.

— Ради твоего же блага.

— Я бы могла ему помочь.

— Нет. Ему б никто не помог.

— Я бы могла быть с ним. Утешать его.

— Не ври себе, девонька. Скверная это привычка. Поверь той, кто знает, о чем говорит.

От этого Джейси отмахнулась.

— А как ты вообще узнала, что он умер? Или мне придется поверить, что ты читала «Данбери ньюс-таймс»?

— Ничего я, разумеется, не читала. Мы кое-кого наняли, чтобы присматривал за ним, — твой отец и я. Мы с Доном. Нам не хотелось повторения того дня на газоне.

— Ну да. Боже упаси, чтоб я снова увидела своего отца.

— А кроме того, у него были расходы. Его состояние… ухудшалось. Работать он не мог. В конце ему нужно было… да почти что всё.

— Ты утверждаешь, что ты платила?

— Мы платили. Твой отец… Дон и я. Платили мы.

— Чего это ради Дону платить? Он же терпеть не мог Энди. Я в тот день видела, сколько ненависти у него в глазах.

— Ему и не хотелось. Его я заставила.

— Как?

— Просто. Сказала, что мне все известно.

В кухне вдруг закончился весь воздух.

— Что тебе известно?

Мать лишь смотрела на нее.

Джейси почувствовала, как ей крутит живот.

— Сколько ты уже знаешь?

— На это я тебе ответить не могу. Один день не знала, а другой — уже знала. Может, поняла в тот день на газоне. Увидела надежду у тебя во взгляде. Надежду на то, что Энди приедет и заберет тебя. У меня заберет, была первая же моя мысль, поскольку я знала, что ты меня презираешь. А потом я задумалась еще разок.

— Но ничего не сделала.

— Ну, точно я ж не знала ничего, правда?

— Ты только что сама сказала, что знала.

— Я убеждала себя, что это не может быть правдой. Заставила себя поверить, что это неправда.

— Неведение — блаженство.

— Так и есть, девонька, и не позволяй никому себе рассказывать, что это не так. Правда тебя освободит? Да не смеши меня.

В глубине коридора послышалось движение — отодвигали стулья, мужчины вставали.

Джейси чувствовала, как в глазах у нее набухают горячие слезы, но плакать отказывалась. Вместо этого она произнесла:

— Знаешь что, Вив? Никогда не думала, что скажу такое, но я хочу быть, как ты. Эгоисткой. Хочу срать на всех, кроме самой себя. Уметь делать такое, что умеешь ты, и никогда не страдать от последствий.

— Ты считаешь, я не страдаю?

— Может, и страдаешь, но недостаточно.

Они услышали, как открылась дверь и мужчины вышли в коридор.

— Твой черед, девонька. — Теперь мать улыбалась.

И вдруг Джейси поняла то, что до сих пор ускользало от нее, хотя она годами смотрела на это в упор.

— Господи, — произнесла она. — Ты его тоже ненавидишь, правда?

— Тебе никогда не узнать, насколько сильно.

— Бумагу и ручку возьмешь?

— Это необязательно.

В прихожей открылась парадная дверь, захлопнулась, и шаги Дональда стали приближаться к ним. Она назвала матери комбинацию замка.

Той же ночью она проснулась во тьме своей детской спальни — от знания, что во сне кое-что решила: она покончит с собой. Решение ощущалось как важное — и в то же время, как ни странно, разочаровывало. В материной аптечке навалом снотворного, и она не сумела придумать ни единой причины, чтобы его не принять. Накануне вечером смотрела новости, видела, как вспыхивают джунгли Вьетнама и Камбоджи, и знала, что в них дотла сгорают мальчишки, ее ровесники. Вопреки здравому смыслу в это пламя всего через несколько недель направится Мики, а к следующему году за ним может последовать и Линкольн. Оба они там умрут, она была в этом уверена. Смерть повсюду, она всеобща, вульгарный анекдот. Если можно умереть, выпив стакан воды, как это сделал ее отец, в чем смысл жить? Вообще-то, сонно думала Джейси, почему бы не сделать это и прямо сейчас. Ничто не удержит ее от того, чтобы встать с кровати, пройти по коридору и взять пузырек с пилюлями. Легко. Налить в большой стакан воды и просто начать их глотать — проделать как раз то, чего больше не мог ее отец, и тем самым достичь симметричного результата. В этом будут и красота, и справедливость, разве нет? Бедный ее отец. С разбитым сердцем вручил он ей дар своего отсутствия. А теперь, когда его нет и ничто больше не сможет ему повредить, она станет отсутствующей и сама. Такова была ее последняя мысль, перед тем как соскользнуть в тяжкий черный сон.