Денис Драгунский - Богач и его актер

Я была маленькая девочка и думала, что мужчина должен быть именно таким — сверкнул глазами, и все за столом прижали ушки. Но что это я все о себе и о себе, — писала Лиза. — Еще раз говорю тебе, дорогой Дирк, я очень тебя любила. Помнишь, как я отдалась тебе в первый же вечер? Мы начали целоваться прямо в твоей гримерке, а после побежали к тебе, в ту маленькую квартирку, которую ты тогда снимал и в которой прожил до своего отъезда. Не потому, что я была газетная курва, которая делает себе карьеру этим местом, — такие девочки бывают, особенно в отделах искусства, — а потому, что я влюбилась в тебя. Ты был лицом похож на кого-то из моего детства, на какого-то прекрасного учителя, такого же сухого, мужественного, с умными, в душу глядящими глазами. Знаешь, я даже рассердилась на тебя, когда ты оказал мне протекцию и меня буквально через неделю после публикации интервью приняли в штат, но потом поняла, что ты сделал это по доброте душевной, ведь я уже была твоей женщиной и ни о чем тебя не просила. Вот если бы ты сначала поговорил с редактором, потом бы намекнул мне на такое, как нынче выражаются, окно возможностей и стал бы меня подталкивать к дивану, тогда другое дело, но у нас все было чисто, человечно и любовно.

Я благодарна тебе за эти несколько лет.

Признаться, я уже забыла в точности, сколько их было, а рыться в дневниках почему-то не хочется. Ну а теперь — к твоему предложению. Да, Дирк, прости, что я называю это так, прямо. Ты предлагаешь встретиться, ты живешь в другой стране, ты одинок и, прости меня, совсем не богат. Я, впрочем, тоже. Хотя я была замужем. Я похоронила мужа и отправила сына в Америку. Он женился на ирландке, и они уехали уже много лет назад. Мы переписываемся и перезваниваемся регулярно. Они даже помогают мне деньгами. Твое желание встретиться — это, конечно же, предложение снова сойтись и что-нибудь сделать друг для друга на закате жизни. Мне жаль, что ты не написал это впрямую.

Я долго думала над твоим письмом, наверное, минут сорок, если не целый час. И вынуждена ответить тебе отказом. Просто так встречаться? Пить кофе и предаваться воспоминаниям, после которых хочется накапать успокоительной микстуры? Незачем, да это и дорого при нынешних ценах на самолет, а тем более на железнодорожные билеты. Они дороже, и это смешно. В годы нашей молодости было наоборот. Но если речь идет о том, чтобы сойтись снова, я еще раз отвечаю тебе: нет. Никогда. И не потому, что я на тебя обижена, не потому, что ты умчался в роскошном голубом экспрессе в новую жизнь, а меня оставил на перроне с самым оскорбительным обещанием приезжать и встречаться в будущем. Нет, это было, но это все уже пережито, забыто и даже отчасти мило. Мне кажется, в жизни каждой женщины должен быть такой случай. Что ж это за женщина, которую ни разу не бросил любимый?

Я виновата перед тобой, что не настояла на нашей совместной жизни тогда, в 1980 году, а сейчас, в 2004-м, не хочу быть виноватой перед тобой снова, я не хочу превратить твою жизнь в полный ад. Ты спросишь — почему? Потому что каждым взглядом, каждым жестом, каждым словом я буду упрекать тебя за нашу разлуку в восьмидесятом — или в семьдесят девятом? За нашу несостоявшуюся счастливую и красивую жизнь. И даже если я не произнесу ни одного обидного слова, не сделаю ни одного неловкого жеста и ни разу не посмотрю на тебя с недовольством или злостью, все равно во всем ты будешь видеть упрек, упрек и еще раз упрек. К сожалению, дорогой Дирк, люди устроены именно так и никак иначе. Это непреложно. Это что-то вроде закона Архимеда. Все, что мы сделали, обязательно возвращается к нам в том же самом объеме, с точностью до миллиграмма. Как та самая жидкость, которую вытесняет погруженное в нее тело. Ты ведь помнишь этот физический опыт, Дирк. Ты ведь ходил в школу.

Прощай, дай тебе Бог покоя и удачи».

Но вернемся к голоду.

Живя с Лизой, Дирк прекрасно — и навсегда — усвоил привычку не есть после шести. Поэтому он был такой подтянутый, с плоским, почти мускулистым животом. Хотя по части мускулов он был вообще-то не очень. Не больше, чем требуется драматическому актеру, который не собирается играть разных рейнджеров и суперменов. Для такого актера главное — худоба и стройность. В последние годы, живя на скудную пенсию, Дирк тоже ел мало и старался не есть на ночь.

Я уже пятый раз, наверное, это повторяю, потому что в тот вечер с Дирком случилось что-то странное. Он хотел есть просто мучительно, неудержимо. Ему казалось, он ни о чем другом и думать не может. «Почему так?» — спрашивал он себя. И я тоже вас спрашиваю. Оттого, что он оказался именно в «Гранд-отеле», в этом месте пиров и развлечений? Или оттого, что его организм вспомнил, как они здесь завтракали, обедали, ужинали и закусывали тридцать лет назад во время съемок? Отель предоставлял роскошный завтрак с горячим блюдом, порой не с одним, а с тремя-пятью. Там были сосиски, бекон, жареная рыба и что только хотите — горячие оладьи в русском стиле, горячие бур-геры по-американски и неимоверная россыпь холодных закусок. Прекрасные обеды в ресторане, где официанты разносили салаты, супы, стейки и сладкое. Обильные ужины. Ну и в дополнение ко всему в банкетном зале было всегда накрыто некое подобие шведского стола. Каждый участник съемок, начиная от Джейсона Маунтвернера и загадочного ливанского торговца оружием и кончая той самой ассистенткой художника, с которой умудрился переспать Дирк, — все подходили туда и брали себе что-нибудь вкусненькое. Ханс Якобсен, нужно заметить, установил весьма демократические порядки: все присутствующие ели вместе. Однако в реальности к столикам для самых что ни на есть випов люди из технического персонала не приближались, хотя никаких загородок, никаких бархатных канатов, висящих между бронзовыми стойками, конечно, не было. И, кажется, не было и охраны, хотя на самом деле охрана, разумеется, была — трудно ведь поверить, что господин Дюпон и господин Маунтвернер приехали, аки агнцы божьи, с одним чемоданом костюмов; но эта охрана была как-то здорово замаскирована. Во всяком случае, плечистых молодых людей, глазами обшаривающих толпу, Дирк ни разу не видел.

Да, очевидно, все дело в «Гранд-отеле», потому что в «Гранд-отеле» он постоянно что-то жевал. Видимо, именно тут, именно тогда ему и представилась та вожделенная возможность отожраться, как говорили во Фрайбурге в пятидесятые. Слава богу, съемки длились всего месяц и десять дней. Что, впрочем, немало — Россиньоли снимал не торопясь. За это время Дирк фон Зандов не успел как следует разжиреть, набрал всего килограмма три, которые потом довольно быстро сбросил во время своих триумфальных поездок по фестивалям. Там, кстати говоря, тоже были фуршеты и банкеты, но тут уж он серьезно решил взяться за ум, есть поменьше и вообще не ужинать.