Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

Но, честное слово, её совсем, совсем не было видно.

Только чувствовалось…

— Игорь, сходил бы ты, поискал отца…

Поздний вечер. Сумерки. Жаркий июльский вечер скоро сменит прохладная ночь. Воздух остывает. Слабеет жар от асфальта, пыльный воздух наполняется влажной прохладой.

Где-то там, вдали, на востоке Москвы собирается гроза. За крышами домов, на рваной кромке синих облаков — короткие вспышки, белые линии, сполохи, отражения дальних молний.

— Поздно уже… — говорит мать.

И зябко кутается в старую, вязаную кофту.

Я знаю — ей не холодно. Страшно.

Она боится за отца.

Я — маленький.

Мне всего только десять лет. Или… Нет, десять. Точно помню, десять. Не больше.

Наверное, не слишком-то это хорошо придумано: посылать ребёнка, такого маленького ребёнка на поиски пропавшего (и, должно быть, изрядно уже набравшегося) отца.

Конечно, она пошла бы сама… Пошла бы, если бы не боялась так этих проклятых, чёртовых, чёрных улиц. Хриплых, грубых голосов, вечного мата, хамства, грязи… грязи!

Грязь, кругом грязь. Внутри, снаружи.

Я плюю на ладони, растираю слюну.

Вытираю ладони о футболку.

— Зачем это? — спрашивает мать.

Она пытается улыбнуться. Ей не по себе. Она дрожит.

«Господи, ну что с ним опять случилось? Неужели прозевала? Неужели зарплата сегодня?»

Я не прощу её. Никогда её не прощу. За то, что родила. За то, что родила здесь. За страх. За ежедневную боль.

За её и свою трусость.

Не прощу!

— Руки мою, — отвечаю я.

И протягиваю ей ладони.

— К ужину. Руки мою. Правда, чистые?

Она подходит ко мне. Наклоняется.

Не прощу — за бедность. За насмешки и издевательства одноклассников. За заплатанные штаны. Ботинки не по размеру. Дермантиновый ранец.

За больные зубы. Слабый кишечник. Вялые мышцы. Плоскостопие.

За сгнивший мозг.

За её доброту, за её проклятое сострадание!

Мой тело — генетическая помойка, зловонная клоака. Я унаследовал всё самое худшее от своих предков. Все их болезни, все их слабости, все их телесные и умственные изъяны.

Все их грехи.

Господь дал им возможность съесть виноград. Я — оскомина.

Омега. Конец.

После меня не будет никого.

Мне десять лет.

— Прости, Игорёк…

Мама плачет. Она сжалась, сгорбилась. Ладонями закрыла лицо. Плечи её дрожат.

Она сидит на табуретке у кухонного окна. Она сидит, поджав ноги. И плачет.

На мгновение мне становится её жалко.

— Мама…

Она вытирает слёзы — пальцами. Не вытирает, скорее — просто размазывает их по щекам.

Нелепая, глупая, бедная мама.

Она всхлипывает.

— Зарплата сегодня… Я и забыла. Прости, Игорёк, раньше надо было отца искать. Он ведь хороший человек, добрый. Мягкий только, любой гад его уговорит…

Она взмахивает рукой, словно обороняясь от невидимого этого гада.

— Как деньги появятся… А ведь о семье не думает. Не до того ему.

Мне трудно понять смысл её слов. Я не могу понять, почему хорошему отцу наплевать на меня.

Жалость сменяется страхом. Я не могу больше оставаться в этой тёмной квартире. Я не могу больше вынести этот подступающий ночной мрак.

Я не могу, не могу больше слышать этот плач, эти причитания, эти лживые слова об отцовской любви, эти глупые, никому не нужные оправдания!

Да за что мне это?

Почему я должен это терпеть?

И почему эта хлюпающая, жалкая, безвольная, отчаянно цепляющаяся за призрачное семейное счастье, и при этом так глупо гордящася своей нелепой и ненужной мне материнской любовью женщина — это и есть та самая женщина, что родила меня.

Это моя мать…

Я не могу её жалеть. Нет!

— Хорошо…

Я подхожу к двери.

— Пойду, поищу его, мама.

И добавляю:

— Пока не слишком стемнело.

— А я был недавно у вас, в Москве…

Девушка в белом халате поставила на стол два стакана с минеральной водой.

Два стакана из голубоватого стекла, словно два цилиндра тонкого, звенящего льда.

Вода дрогнула едва заметно — ветерок пролетел по комнате, тронул прозрачный холод. Словно хотел отпить глоток, да не смог. Самую малость, незримую долю влаги унёс с собой.

В комнате тихо. Серые стены. Белый потолок. Лампы — хирургический, ровный, мёртвый свет.

Нет окон. Только стены вокруг. Ни единого звука. Ни шороха. Ни шелеста. Даже звуки шагов не слышны.

Девушка улыбнулась и, соединив ладони на груди, склонила голову в церемонном и (как мне показалось) демонстративно-почтительном поклоне.

Потом, повернув голову, взглянула на моего собеседника. Словно ждала от него какого-то распоряжения или совета.

Тот поднял вверх указательный палец, подержал его так секунды две — и потом показал им на дверь.

Девушка, не поднимая головы, мелкими шажками отошла к двери — и вышла из комнаты.

Меня удивило то, что массивная, на толстых стальных петлях дверь (все двери были у них такими — словно здание это готовилось к долгой, тяжёлой, кровопролитной осаде) закрылась совершенно беззвучно.

Возможно, тот воздух не мог выпить ни глотка воды. Но звуки он поглощал мгновенно, не дав им прожить ни единого мгновения.

— Она любит смертников, — сказал мой собеседник. — Видели? Она поклонилась вам. Поверьте, это не просто дань вежливости или проявление традиционного уважения к гостю. Это очень гордая девушка. Умная и гордая. И, как вы наверное заметили, очень красивая. Поверьте, не каждый удостаивается такого поклона…

У неё чёрные глаза. Тёплая ночь искала для них краску. Ресницы — ласкающий бархат. Кажется, смерть бывает нежной.

— … Сегодня вы — наш герой. Это аванс, плата за подвиг.

— Подвиг? — удивился я. — Не заметил…

Он улыбнулся.

— Не все подвиги заметны. Пейте воду, только осторожно. На такой жаре от одного глотка можно простудиться. А ваше здоровье для нас очень важно. Вы даже представить себе не можете, насколько важно.

У него седые волосы. Смуглая кожа. Глаза весёлые. Взгляд дружелюбный, немного лукавый. Восточный мудрец. Насмешник. Философ. Доктор.

Белый халат — ни пылинки. Выглажен. Застёгнут на все пуговицы. Точно подогнан по фигуре — ни единой складки.

Чистота и аккуратность.

— Меня зовут Ками. Я врач. Ваш персональный доктор.

— Вы будете заниматься инфицированием?

— Нет, Игорь. Вы.

Он поднёс стакан к губам. Слегка смочил их и снова поставил стакан на стол.

Ни одного лишнего движения. Осторожность.

— Я?

— Да, вы. Всё просто. Очень просто. Но, собственно, о технологии инфицирования немного позже. Сейчас немного поговорим о вашем спутнике. Попутчике, который полетит вместе с вами в Россия. Кстати, вы не спросили меня, почему я так хорошо говорю по-русски. Ведь я хорошо говорю по-русски?

— Великолепно. Акцент почти не чувствуется.

Он развёл руками — жест природной скромности.