Александр Уваров - Казино для святых [СИ]

Лариса ничего не ответила. Она отвернулась и смотрела в окно. Смотрела неотрывно, в странной рассеянной задумчивости, рисуя на стекле видимые лишь ей узоры.

Николай не выдержал долгого молчания. В раздражении он резко отолдвинул, почти оттолкнул от себя тарелку, встал и подошлё к жене.

— Я вопрос между прочим задал, — произнёс он едва ли не в ухо Ларисе хриплым, каким-то полузадушенным шёпотом. — На вопросы отвечать надо!

Лариса повернулась к нему. Теперь глаза мужа были совсем близко от её глаз, и она видела, как расширяются от нарастающего гнева, темнеют его зрачки.

И видела другое: взгляд его неспокоен. Не от агрессии, нет. От глубоко скрываемого осознания собственной неправоты. От спрятанной, но неукрывшейся от её лжи. Ложь блудливыми искорками металась в его глазах.

«Чего я хочу от него? Я ведь и сама — не ангел…»

Или сказать себе, что он первый начал?

«Мы оба лжём друг другу. От семьи остаётся только ложь. Убери её — и семьи не будет».

Лариса грустно покачала головой.

— Конечно, — с иронией ответила она. — Ты же директор. Генеральный! Руководитель холдинга…

— Замолчи! — крикнул Николай. — Хоть дома можешь мне не напоминать?!

Он придвинулся ближе к ней и это жвижение показалось ей угрожающим. Она оступила на полшага и край подоконника деревянной гранью впился ей в поясницу.

— Очередная сцена, — с горькой улыбкой заметила Лариса. — Хорошо, посторонних в доме нет.

— А мне наплевать! — запальчиво выкрикнул Николай.

— А мне вот — нет, — возразила Лариса. — Спрашиваешь, почему настроение у меня такое? Да потому оно и такое, что мне… не всё равно. Совсем не всё равно, что у нас в семье творится.

— Ах, вот ты о чём…

Николай перевёл дыхание. И неожиданно попытался обнять жену, но она оттолкнула его руки.

Ставицкий отвернулся. И отступил от Ларисы. На пару шагов.

И смотрел на неё так, будто мерял противника взглядом.

— У нас всё хорошо было, — медленно произнёс Николай. — До тех пор, пока ты этот разговор не начала. У нас вообще всё хорошо, когда ты молчишь. Молчишь и сидишь тихо. И будет всё хорошо, если ты поймёшь одну простую вещь: у нас семья, а в кждой нормальной…

Лариса подняла руку в умоляющем жесте.

— Нет, послушай! — продолжал Николай. — В каждой нормальной семье есть глава. Понимаешь? Глава семьи. И как-то так жизнь складывается, что глава семьи — это муж. Он отвечает за семью, он защищает семью, он зарабатывает деньги и содержит семью. Он обеспечивает семье нормальные, человеческие условия существования. В нашей семье муж, представь себе, я. И. по моему, со своими обязанностями я справляюсь. У нас двер квартиры в Москве и одну мы на Кипре прикупили. У нас хороший загородный дом. Три машины на семью. Отдыхаем не на бабкином огороде, где ты половину своего детства босоногого провела, а в очень даже экзотических странах, и останавливаемся на отдых в роскошных отелях.

Лариса попыталась что-то ответить, но Николай прервал её.

— Нет уж, слушай теперь! Сама начала разговор! Я ведь просто хотел добраться до дома, пожрать спокойно и выспаться. И всё! Что, такие вот у меня невыполнимые желания и невероятные потребности? Трудно было посидеть спокойно? Помолчать?! В офисе меня дёргают каждые две минуты, и дома покоя не дают…

Лариса провела ладонью по глазам. Словно вытирая что-то…

И, дав мужу выговорится, тихо спросила:

— Для чего я тебе, Николай?

— Что? — удивлённо переспросил муж.

— Для чего? — повторила Лариса. — Тебе и на работе есть на кого кричать, на ком злость скрывать и кому своё превосходство показывать. Весь холдинг к твоим услугам! Давай, показывай свой крутой нрав… А я тебе зачем? Тихо сидеть в углу и не мешать тебе? Это даже… не мебель… Это хуже, Коля! Кресла вон твои и шкафы — бесчувственные. Им не больно, когда их задевают или о них ударяются. Им всё равно, если на них не обращают внимания. Им совершенно не важно, любят их или нет. А мне вот…

Лариса всхлипнула и присела на стул.

Вытирая слёзы, сказала:

— Мне не всё равно. Мне хотелось быть нужной. Мне хотелось, чтобы меня любили. И самой хотелось любить. Я думала… как-то иначе будет… Думала, что могу что-то изменить к лучшему в твоей жизни… А тебе от меня ничего не надо было! Тебе, видно, уже и постель не нужна. Когда мы с тобой вместе в последний раз были? Конечно… Только и слышу: «пожрать», «выспаться»… А ещё: «уйди!», «замолчи!», «не твоё дело!»

И Лариса, не выдержав, зарыдала.

Некоторое время Николай сидел тихо, в смущении, изредка вздыхая и искоса поглядывая на жену.

Он надеялся, что Лариса, отплакав, успокоится. Так прежде уже бывало, и жена после ссор успокаивалась, становилась прежней — домашней и тихой.

Но теперь случилось иное.

Лариса неожиданно выбежала из комнаты. Она долго искала что-то в спальне (судя по доносишемуся шуму, перетряхивала какие-то сумки или пакеты, высыпая их содержимое прямо на кровать).

— Лариса, — позвал жену Ставицкий.

Выждал полминуты, и, не получив ответа, позвал снова:

— Лара, может, хватит уже? Что ты мне доказать пытаешься? Что ты несчастная страдалица, а я тиран домашний? Довольно, доказала…

«…принесу сейчас», — услышал он обрывок её ответа.

— Что ты принесёшь?

Беспокойство стало нарастать в его душе. Он почувствовал, что это не та, прежняя, дежурная (как казалось ему) и неизбежная в семейной жизни (да ещё и при такой нагрузке на работе) ссора.

Что-то случилось с женой. Она изменилась, стала нетерпимой к его… Не слабостям, нет. Нетерпимой… к нему самому.

«Какие там слабости? Пусть ещё найдёт такого мужа! Да что она там ищет?»

Кольнуло сердце.

Николаю стало не по себе. Он уже знал, что холодная тонкая игла в груди — не к добру. Короткая боль эта, что пришла и ушла в один миг, лишь предвестник другой боли — долгой, тянущей, надоедливой, неотвязной боли в груди и под лопаткой.

Левая рука стала тяжёлой. Она словно наливалась тяжким, больным свинцом.

— Лара!

«Господи, да что у меня со здоровьем творится? Эскулапы чёртовы! Такие деньги им платим по страховке, диспансеризации понимаете ли… техника, аппаратура, кардиограмма… А ничего определённого сказать не могут! Что же это?»

Стало трудно дышать. Ком подкатил к горлу. Резиновый непрглатываемый ком.

Николай захрипел и закашлял, выбрасывая капли густой слюны на скатерть.

— Дура, — в ярости прошептал он. — Довела скандалами своими… Я помру — станет тебе легче? Из грязи её вытащил, такую жизнь ей устроил… Не давлю ведь на психику, не давлю. Веду себя тихо…

Он встал. С трудом, покачиваясь, вышел в коридор.

Ему захотелось прямо сейчас, немедленно, в домашнем халате, в тапочках, как есть, как получится, как возможно, как выйдет — выбраться из квартиры, из ловушки бетонных сжимающихся стен, из дома…