Говард Джейкобсон - Немного пожить

(Вечером того же дня Эйфория повторит эти слова Насте. «Вздор типичных слабоумных либералов», — фыркнет Настя.)

Сама Эйфория не вполне уверена, откуда у Принцессы такие суждения.

— Я исповедую беспристрастность из уважения к моим сыновьям, — объясняет та. — Для одного террорист — это террорист. Для другого — борец для свободу. Видишь, как мне трудно?

— А другие ваши сыновья, миссис Берил?

Принцесса не знает, о чем говорит Эйфория. Разве недостаточно двоих?

— Хватит на сегодня мировых дел, — решает она. — Мне пора обедать. Хочу яйца всмятку. С «солдатами» [15] Узкие полоски тоста для макания в яйцо. .

Эйфория позволяет себе шутку:

— С борцами за свободу, миссис Берил?

Она тут же спохватывается: руководство по уходу не поощряет шуток.

Персия Персией, но с самой пословицей не все ясно. Теперь пояснения понадобились Насте.

— Что значит «хотеть розу»?

— Стремиться к красоте.

— А если не любишь розы?

— Розу можно заменить другим цветком. Полагаю, в твоей жизни было мало растительности, учитывая климат в Болгарии. Могу предложить герань, этот безвкусный пролетарский цветок должен прийтись тебе по душе, хотя в данном случае он не подходит, ибо лишен шипов…

— Мне нравятся водяные лилии.

— Снова проблема с шипами. Не беда, пословицу можно переделать: «Та, кто хочет водяную лилию, должна помнить о воде».

Настя качает головой.

— Лучше уж уколоться, чем утонуть.

— Я тоже так считаю.

— Полагаю, шип — это вы.

— Правильно.

— И роза заодно?

— Я — все красивое и опасное. Была такой раньше.

Она ждет, что Настя скажет: «Вы до сих пор такая, миссис Берил», — но потом вспоминает, что это реплика Терпсихоры или как бишь ее?..

Эта не такая, слишком зациклена на самой себе.

— Мой парень говорит, что я красивая и опасная, мэм.

— Рада за тебя, но, надеюсь, ты не собираешься приводить его сюда. В разделе «Скромность» говорится: никаких парней.

— Я думала, это в разделе «Гигиена», мэм.

— Очень может быть, дитя мое. Но почему бы тому или иному правилу не быть повторенным два, даже три раза? Например, в разделе «Благодарность». Способ проявить благодарность ко мне — оставить своего парня дома.

— У меня дома или у него?

— Меня устроит и то и другое.

— Его дом в Америке, мэм.

— Тогда в порядке проявления благодарности к этой стране тебе следовало бы оставить его там и найти себе англичанина. У такого решения было бы и другое преимущество: англичанин помогал бы тебе в пятой категории — «Язык». Видишь, как чудесно все взаимосвязано?

Настя заверяет Принцессу, что ее американский парень говорит как самый настоящий англичанин.

— Ты уверена?

— Он меня учит, — отвечает Настя с улыбкой.

— Тогда тебе лучше найти того, кто будет учить тебя pronto — я не о мексиканце. Мы здесь не выносим никаких «как англичанин». Надеюсь, ты правильно поступаешь со своими волосами в душе.

— И грязь из-под ногтей выскребаю.

— Не дерзи мне, дитя мое, а то до крови недалеко. Помни, я — шип.

— Но не роза, — бормочет Настя себе под нос, удаляясь на кухню.

Принцесса пытается вспомнить, спала ли она когда-нибудь с американцем. На память приходит встреча с Рональдом Рейганом на приеме в американском посольстве, но у нее не выходит представить себя в его объятиях. Билл Клинтон тоже держал ее руку дольше необходимого, когда дошел до нее в очереди приветствующих. Красивые ногти, сказал он ей. Позже она узнала, что он все женские руки держал дольше, чем надо, и всем делал комплименты насчет ногтей. Это, конечно, испортило впечатление, но она услышала этот комплимент не в двадцать лет, а в восемьдесят. Красивые ногти в восемьдесят лет — немалое достижение.

— У меня роман с президентом Клинтоном, — сказала она по телефону сыну. — У него приятные руки. Он накладывает их на меня.

— Давай без гадостей, мама, — сказал Сэнди.

Наверняка это был он. Обычно она путала своих сыновей, но в этот раз постаралась позвонить тому, кому хотела. Про Клинтона должен был услышать тори. А про то, что она спит с Рейганом, нужно было соврать социалисту.

Если она и впрямь не переспала с Рейганом.

Когда Шими учился в выпускном классе школы, там читали вслух по ролям «Короля Лира». Пьеса соответствовала духу нации. «Нам, младшим, не придется, может быть, / Ни столько видеть, — ни так долго жить» [16] Здесь и далее пер. Т. Щепкиной-Куперник. . Шими, этой ходячей неотвратимой катастрофе, поручили читать за старика короля.

Но Перкин «Орешек» Пэджетт, сквернослов с перхотью и нездоровой кожей, все испортил. «Прошу тут расстегнуть…» — прочитал Шими довольно безразлично, чувствуя облегчение от близящегося конца мучения. «И я покажу тебе мои орешки», — прошептал Пэджетт так, что услышали все, включая учителя английского Брендона Венверса. Перкин Пэджетт был одержим стремлением демонстрировать данную скрытую часть своей анатомии на каждом уроке, но не грубо, просто высунув наружу, а исподволь, неожиданно, при возможности даже серьезно, как бы по бескорыстной лингвистической или антропологической учебной надобности вычленить подспудную сексуальность. Слово «орех» было его излюбленным паролем, он норовил переставить в нем три последние буквы, после чего, пойманный учителем, бурно отрицал малейший намек на похотливые намерения.

В мальчишеской компании всегда найдется один, взваливающий на себя сексуальное просвещение остальных. Перкин «Орешек» Пэджетт окормлял класс Шими, а также осуществлял индивидуальное целительное шефство над ним самим.

Нуждался ли в этом Шими? По его собственному разумению, в тот год, когда грянула война, он ухнул в клоаку своей натуры и обнаружил там вещи, о которых не успевает узнать за жизнь иной взрослый мужчина. Но во многих других отношениях он был неопытен и наивен. Он никогда не целовался с девочкой, девичьей руки в своей и то не держал.

Заметив его робость, Перкин Пэджетт предложил научить его словам, которые понадобятся ему если не сейчас, то в последующей жизни. Например, словам, обозначающим предметы дамского туалета. Шими зажал уши. В словах для мужского туалета он тоже не нуждается, и дал понять это Перкину, когда тот исчерпал дамский перечень.

— А как же суспензорий?

— Без этого я тем более обойдусь.

— Почему? Это слово не грубое.

— Да, оно шуточное.

— Ты внедряешь новый критерий?

— Ничего я не внедряю. Шуточность — двоюродная сестра вульгарности, она высмеивает серьезные вещи.

— Что серьезного в твоем о-рехе?

— Все.

— Как насчет гульфика? Знаешь хоть, что это?

Шими не хотел выглядеть неучем.

— Как же не знать? Это чехол для твоего о-реха.