Драгомир Асенов - Биография вечного дня

— Не могли же они стать невидимками?

— Я уверен, они здесь.

— Рядом с нами, среди нас… Одно мы должны уяснить — пока Крачунов и его приспешники на свободе, народная власть в опасности!

— Можно ждать любого подвоха, — кивает Каменов.

Кузман беспомощно разводит руками, но голос его по-прежнему тверд:

— Никуда не денутся!

— Пусть только попробуют оказать сопротивление, — подбадривает его доктор Хаджиев, — мы их в порошок сотрем! Наши силы крепнут с каждым часом.

В кабинете наступает тишина, вместе с нею приходит и успокоение.

— Допустим, сотрем, — устало рассуждает старый тесняк. — Но сейчас чего мы сто́им? Вся Болгария ликует, повсюду уже с этим покончено, а мы… мы буксуем. Неужто мы хуже всех?

— Архивы уже найдены, — как бы в оправдание сообщает Кузман.

Его слова неожиданно вызывают бурную радость.

— Молодцы! Где вы их отыскали? Привезли уже?

— Надо сразу составить опись, — предлагает покрасневший от возбуждения бай Георгий. — Все зарегистрировать, до последней бумажки. И охранять, строжайше!

Он встает, громко стучит палкой о пол, его голос звучит торжественно:

— Я связался с командиром ближайшей советской части — они пошли южнее, уже миновали Добрич, время не позволяет им отклониться от заданного маршрута: немцы, отступая из Греции, прут к болгарской границе.

— Выходит, мы так и не увидим советского солдата? — прерывает его тетушка Мара.

— Под вечер, часов в семь, небольшое подразделение проследует по нашему городу. Вот и увидим! Мы должны их встретить по стародавнему обычаю — хлебом-солью!

— И цветами! — добавляет кто-то.

Со всех сторон слышатся радостные восклицания, кто-то предлагает: на шоссе у Сарыбаира непременно соорудить триумфальную арку, украсить ее зеленью и повесить надпись: «Добро пожаловать, братья-освободители!»; закупить и поднести бойцам сигареты и фрукты; установить две трибуны — возле читальни Ангела Кынчева и у крытого рынка.

— И здесь, перед Областным управлением!.. — настаивают другие.

— И перед театром! Митинги — дело важное: надо, чтобы правительственная платформа стала близка каждому честному сердцу!

— Не получится, товарищи, они торопятся, — пробует угомонить присутствующих старый тесняк. — Их часть завтра утром уже должна быть в Плевене, им предстоит всю ночь двигаться!

Затем уточняется список ораторов, и тут возникает заминка: все, кроме Георгия Токушева, доктора Хаджиева и Каменова, отказываются выйти на трибуны — одни ссылаются на то, что не умеют говорить, боятся осрамиться перед людьми, другие сетуют на низкое образование, им, дескать, слов не хватает.

— Что вы, бог с вами, — оправдывается тетушка Мара. — Куда мне, глупой бабе, я в ораторы не гожусь…

Старый тесняк нервничает, его сухонький кулак взлетает над разлохмаченной головой.

— При чем тут оратор! Каждый должен сказать о том, чем он живет! Вспомните Дедушку [13] Так в Болгарии с любовью называют Димитра Благоева, выдающегося болгарского революционера, основателя и вождя болгарской революционной партии тесняков, преобразованной в 1919 г. в коммунистическую партию. , Георгия Киркова [14] Крупнейший деятель болгарского революционного движения, соратник Д. Благоева. !

Мало-помалу все смиряются и принимают на себя этот «тяжкий крест» (большинству присутствующих произнести слово на митинге куда страшней, чем участвовать в какой-нибудь рискованной акции против полиции). Затем разговор заходит о том, как обеспечить охрану гостей во время торжественной встречи. Конечно, советские солдаты сумеют постоять за себя, если местные «фашиги» рискнут поднять на них руку. Но такой инцидент вообще бросит тень на представителей новой власти: дескать, не смогли обезопасить своих друзей, спрятались за их спинами!

— Правильно, правильно! — соглашается Георгий Токушев. — Сейчас любая оплошность, даже какой-нибудь дурацкий случай могут быть ловко обыграны и способны произвести скверное впечатление, поэтому мы должны предотвратить всякую случайность.

Приоткрывается дверь, заглядывает взлохмаченный парень, один из «молодых добровольцев революции», как нарекли себя учащиеся ремесленного училища; он комично пыжится, желая что-то сообщить.

— В чем дело? — оборачивается к нему Кузман.

— Тут какой-то хрыч приплелся.

— Что за хрыч?

— Хаджиянев. Хочет непременно видеть товарища Токушева.

Старый тесняк в недоумении оглядывается.

— Кто он такой, этот Хаджиянев?

— Фабрикант.

Присутствующие переглядываются, явно озадаченные этим визитом: Хаджиянев действительно самый известный и самый богатый фабрикант во всем городе, идет молва, что он «зашибает бешеные деньги». Но что этому крезу понадобилось в стане своих заклятых врагов, как он отважился прийти в самый штаб Отечественного фронта? Георгий Токушев невольно ощупывает свое лицо — оно выбрито до глянца, он об этом позаботился утром, пока слушал речь Кимона Георгиева [15] Глава первого народного правительства Отечественного фронта. .

— Может, примем его? — предлагает Каменов, вынув изо рта мундштук. — Раз такая дичь сама свалилась к твоим ногам.

— А почему бы нет? — бросает доктор Хаджиев.

На пороге Хаджиянев — худой, серебристо-белая голова, идеально подогнанный костюм в мелкую клетку, прямо с иголочки. Его можно принять за ученого, за университетского профессора. Фабрикант отвешивает низкий поклон и сразу адресуется к Токушеву.

— Если не ошибаюсь, я имею честь говорить лично с… — произносит он слегка дрожащим голосом.

— Да.

— Вопрос, который меня сюда привел… — При этих словах он круговым движением указывает на присутствующих и обращает внимание на то, что в руке у него чемоданчик.

Георгий Токушев прерывает гостя:

— Я от своих соратников ничего не таю.

— Все-таки сумма крупная… — мнется Хаджиянев. — А здесь человек десять. Я полагал, что это для вас лично!

Старый тесняк бледнеет.

— Что вы городите? — возмущается он.

Фабрикант облизывает губы и невнятно бормочет какие-то слова извинения, не теряя, однако, присутствия духа.

— В чем дело? — подходит к нему Георгий Токушев.

— Я принес сто тысяч, — пятится Хаджиянев. — Как вы изволили приказать через тех ребят… Мне был дан срок до половины седьмого, но я решил вручить эту сумму не у себя дома и не им, как было условлено, а лично вам… Раз вы потребовали от меня такой откуп — извольте, вот вам сумма, вся до последней стотинки!

Токушев стонет, точно его ударили, и опускается на придвинутый Кузманом стул.

— И кто… кто сморозил такую чушь?

— Группа по экспроприации и конфискации.

— Товарищи, вы что-нибудь понимаете? — вертится на стуле Георгий Токушев, бледный от возмущения. — Я лично как в тумане… Ей-богу, как в тумане!