Андрей Шляхов - Прикладная венерология

— Продолжаете ее лечить? — спросил Михаил.

— Нет, — усмехнулась Юлия Геннадиевна. — Я ей высказала все, что считала нужным, и теперь она у Буланской наблюдается. Но та предупреждена и держит ухо востро. Такие вот дела, Михаил Владиславович.

Видимо, в графике проверяющих на сей раз что-то изменилось, потому что ни на следующий день, ни послезавтра никаких эксцессов в кожно-венерологическом диспансере не происходило. Но спустя неделю была взята с поличным дерматолог Дроздова, выдавшая за полторы тысячи рублей справку для посещения бассейна без осмотра и обследования на энтеробиоз.

— Господи! — заламывала в отчаянии руки Юлия Геннадиевна. — Ну как можно быть такой дурой, чтобы связываться не пойми с кем?! Да и справки в бассейн уже сто лет никому не нужны, туда без справок пускают! Так нет же, ей сказали, что это ведомственный бассейн, заморочили дуре голову. Ай-яй-яй, мне некогда и вообще это пустая формальность… Получит теперь Дроздова два года условно за эту «пустую формальность» как пить дать. А меня Марианна Витальевна убьет, ведь я, как заведующая, за все отвечаю…

Поначалу главный врач ограничилась тем, что объявила Юлии Геннадиевне выговор и предупредила на собрании, что та теперь «взята на карандашик» — следующий промах станет последним. Но после того, как во «Владимирском вестнике» появилась язвительная статья под названием «Не устает рука берущего», Марианна Витальевна взъярилась и поставила Юлию Геннадиевну перед выбором — вали с глаз моих долой по собственному желанию или вылетишь с треском и позором. Несложно догадаться, что несчастная женщина, отдувающаяся за чужие проступки, выбрала первый вариант. Пока она дорабатывала две положенные недели, поликлинический народ изнывал от неизвестности. Предположений относительно кандидатуры преемника строилось великое множество, но все они были какими-то неубедительными.

— А что вы скажете, Михаил Владиславович, если Марианна Витальевна предложит заведование вам? — спросила однажды Фаина, не то в шутку, не то всерьез.

— Скажу, что изо всех сил постараюсь оправдать высокое доверие! — отшутился Михаил.

— У Марианны Витальевны не забалуешь, — вздохнула Фаина. — Кто не оправдал ее доверия, тот на своем месте надолго не задержится. Геннадьевну, конечно, жалко, чисто по-человечески. Она же не может на десять частей разорваться, чтобы у каждого врача над душой во время приема стоять. Но, если вдуматься, то она сама виновата. От Дроздовой давно надо было избавляться, потому что у нее кукушка набекрень съехала, не знаешь, какой сюрприз она тебе преподнесет…

— Если честно, то мне всех жаль — и Геннадьевну, и Дроздову, — признался Михаил. — Столько неприятностей на ровном месте…

— Хороший вы человек, Михаил Владиславович! — похвалила Фаина и вроде бы как всерьез, без ехидства.

Дроздова, написавшая заявление об увольнении по собственному желанию не принудительно, а добровольно и уволенная в тот же день, сидела дома и не отвечала на звонки. Михаил дважды пытался дозвониться до нее по мобильному — не чужой ведь человек, работали вместе, по городу гуляли — но Дроздова на звонки не отвечала. Тогда Михаил отправил ей ободряющую эсэмску, однако и на нее ответа тоже не получил. «Ну и ладно, не очень-то и хотелось», как говорил отец, когда кто-то из знакомых начинал избегать его общества.

— Раньше все было по-другому, — ворчала в коридоре санитарка Полина Тимофеевна, начавшая свой славный трудовой путь (пять почетных грамот и одна медаль) еще при Брежневе. В девяностые все брали деньги, не раздумывая. Был у нас венеролог Мокроусов, так тот в кабинете даже прейскурант вывесил, сколько ему за что платить, чтобы он остался доволен. Прейскурант этот недели две провисел, пока главному врачу на глаза не попался… А на собраниях врачи критиковали тех, кто цены ломает, берет за свои услуги меньше, чем другие. Это называлось «непротокольная часть». Так и говорили: «а теперь переходим к непротокольной части». Никого не боялись, потому что тогда была настоящая демократия. А сейчас что? Как можно судить человека за полторы тысячи? Жить страшно!

— А тебе-то что? — поддел кто-то из проходящих мимо медсестер. — Знай себе — маши тряпкой.

— Так мне тоже перепадало, не без этого. Раньше, бывало, скажешь кому: «Ну что же вы претесь, ног не вытирая? Я только полы вымыла!», а он тебе денюжку, компенсацию за моральный ущерб. Или посоветуешь кому нужного врача… Да мало ли за что отблагодарить могут, если хотят. А теперь что? Ты ему говоришь: «Куда ж ты прешь, ирод, по чистому в своих г…нодавах?». А он в ответ: «Мое дело — топтать, а твое — подтирать!»…

Неожиданно Михаила вызвала к себе заместитель главного врача по организационно-методической работе Жбанская, с которой за два года работы ни разу не пришлось общаться напрямую, да еще и с глазу на глаз. За выпученные глаза, круглое лицо, широкий рот и скверный характер, а также по созвучности фамилии, Жбанскую за глаза называли «Жабой». Заместитель главного врача по организационно-методической работе должен вести статистку, составлять планы, организовывать занятия, лекции и семинары, а также проводить инструктаж сотрудников. Но Жбанской этого было мало, и она постепенно превратилась в тень главного врача. Марианна Витальевна, не любившая «нудятину» (так она называла ежедневную рутину) охотно переложила на костлявые плечи Жбанской часть своих полномочий. Пятидесятисемилетняя Жбанская не представляла опасности для главного врача — такая не подсидит, потому что в пенсионном возрасте не повышают.

От встречи с Жабой Михаил ничего хорошего не ждал. В лучшем случае пропесочит за несвоевременную подачу отчетов или какие-то обнаруженные в них косяки. Возможно, начнет интересоваться приписками — уж не заполняет ли Михаил Владиславович «липовые» статистические талоны ради увеличения своей нагрузки? Михаил такими глупостями сроду не занимался, но девизом Жабы было правило доктора Хауса: «все врут», в том числе и в отчетах.

В худшем случае доктора Зубкова ожидала нахлобучка по поводу некачественного лечения пациентки Часовенной, сорокалетней знойной женщины, которая никак не могла избавиться от своего хламидиоза, якобы подхваченного в бассейне (ага — в бассейне, как бы не так!). Часовенная лечилась уже четвертый месяц, точнее говоря, не лечилась, а маялась дурью. Явится пару раз на прием, сдаст очередной мазок, высверлит мозг своими претензиями и исчезнет недели на две-три. А потом снова придет, снова сдаст, снова высверлит и снова исчезнет. И хотя бы принимала то, что ей назначали, прежде чем предъявлять претензии. Но у несчастной женщины был уникальный организм, на который лекарственные препараты действовали самым парадоксальным образом, причем — всегда негативным. Поэтому вместо целой таблетки Часовенная принимала «осьмушечку» или «четвертушечку» и даже от такой «крошечки» у нее начинались головокружения, сердечные перебои и желудочные расстройства. Натуральная и явная шизофрения, но попробуй предложи ей консультацию психиатра — живьем съест. Михаил однажды намекнул (только лишь намекнул), что все эти ужасные побочные действия лекарственных препаратов имеют психическую природу, так получил скандал, хорошо, что еще без последующих письменных жалоб — наоралась и ушла довольная. Когда же Михаил пытался объяснять, что безалаберным лечением Часовенная «закаляет» свои хламидии, то есть — делает их устойчивыми к действию антибиотиков, то слышал в ответ классическое: «плохому танцору яйца мешают». Нечего, мол, доктор, перекладывать с больной головы на здоровую, сами не умеете лечить, а пациентов виноватыми выставляете.