Коллектив авторов - Сказания Всадников

Он, не глядя, спрятал мобильник в карман и вышел из дома. Шёл крупный, пушистый, пронизанный солнечными лучами снег. Лис направился к лавочке. Сел на спинку, запрокинул рыжую голову и закачался из стороны в сторону. Хлопья падали ему на лицо, таяли, чертили на щеках прозрачные дорожки.

«Если кувырнуться сейчас назад,» — возникла вдруг робкая, но отчетливая мысль, — «Можно удариться головой. Удариться и… Всё».

Он продолжал монотонно раскачиваться, глядя почти неподвижными глазами куда-то на небо.

— Вот, молодежь! — проскрипел совсем рядом чей-то голос, — Не для того у этой скамейки спинка, чтобы ты так на ней восседал. Ишь, как ноги поставил! И, вообще, не для вас скамейки эти, вы молодые, вам пешком ходить надо! А то рассеялся тут!

Лис опустил глаза. Встретился взглядом с возмущённым стариком. Вздохнул:

— Куда?

— Что куда? — не понял старик.

— Куда ходить?

— Как это, куда ходить? На учёбу, на работу. Есть у тебя работа-то, небось?

Лис усмехнулся. Помолчал. Вздрогнул всем телом, спрыгнул со скамейки и вдруг заговорил быстро, то и дело почти срываясь на крик:

— Нет у меня работы, старик. Больше нет. И дома нет, понимаешь, в этом городе. Дом далеко, только уехать я туда не могу, потому что… Потому что, а к черту! Потому что, я, наверное, наивный бездарь, решивший, что сможет здесь устроиться. — Старик попятился, но Лис не обратил на это никакого внимания. — Вот видишь, — он рывком задрал рукав куртки. — Видишь это место на руке. Здесь я с детства писал одну фразу: « Лис счастлив ». Чтобы ни было со мной, я читал ее и верил. Ведь написанное врать не будет.

И я действительно был счастлив , понимаешь?! Пусть рыдал, боялся, обманывался. Пусть корчился от боли, раз за разом получал за собственную доверчивость, раз за разом падал, протягивая кому-нибудь руку. Но поднимался. И улыбался, старик, и верил, и сюда ехал счастлив ый, готовый всех обнять и простить!

А сегодня, — Лис стал говорить тише, почти шепотом. Шепотом, полным какого-то совершенно невыносимого отчаяния. — Я смыл её, эту надпись. И потом тер и тер, пока она не исчезла совсем. А ведь, казалось бы, ничего не случилось, можно ещё разгрестись. — начал он рассуждать, уже не глядя на старика. — Можно найти работу, жить где-нибудь на окраине.

Только зачем? Если я больше не верю в то, что « Лис счастлив »? Не верю, понимаешь, старик?! Совсем не верю! — Закричал, срывая голос. Закашлялся и затих. Пробормотал: — Я… Сгорел, кажется. Горел, горел, а теперь пепел…

Крик, перешедший в бессвязное бормотание, напугал старика. Он снова попятился и покачав головой, проскрипел:

— Лечиться тебе надо, сынок, вот что. Лечиться и все.

Потом развернулся и, ворча что-то неразборчивое, отошёл от скамейки. Лис забрался на прежнее место и замер. Снег продолжал падать крупным, серебрящимся на солнце пухом. Он оседал на волосах Лиса и очень скоро они, неизменно огненно-рыжие, превратились в полностью седые…

Парень с невероятно светлыми, почти прозрачными, голубыми глазами и лохматым ежиком янтарных волос вскочил из-за стола. Да так, что стул с жалобным грохотом отлетел в сторону. Паренек закружил по комнате, запустил руки в волосы, потом спрятал лицо в ладонях, в тщетных попытках сбежать от происходящего.

— Я не справлюсь, понимаешь?! Да ты не можешь не понимать! Я лучше умру!

— Не умрёшь. Ты теперь такой возможности лишен.

— Отлично, — он не выдержал и впечатал кулак в ближайшую стену, но оглянулся на тихий смешок с оттенком сочувствия.

— Пойми, тебя выбрало Время. И никто в этом не виноват.

— Это такая шутка, да? Скажи, что шутка! Я в детстве не мог муху убить, ловил и выпускал в окно… А теперь… — он сполз по стене на пол и замер. Снова зарылся дрожащими пальцами в волосы.

— Митри…

— Я больше не Митри! — он всхлипнул. — У меня ведь и имени нет теперь, да? Только чёрное слово, которого все боятся.

— Ты привыкнешь, парень. Первое время будет тяжело, но потом…

— Что потом? — Митри вдруг закричал, срывая голос. — Это люди, понимаешь ты это?! Люди, как я! И мне уводить их — таких же! — он отдышался и продолжил уже тише, — Взрослых, своих ровесников, детей. Всех. Кто я такой, чтобы лишать их жизни?

— Ты — Смерть. Возьми балахон.

Митри действительно привык. Это стоило ему бессонных ночей и, честно говоря, многих невыплаканных слез, потому что смерти ведь не положено плакать. Смерти положено быть холодной и равнодушной. Он смог убедить себя в том, что помогает людям. Придумал себе другой мир — очень светлый, с радугами, добрыми словами и чудесами. Почти поверил, что просто уводит людей туда. Помогает перейти границу, стать чуточку счастливее.

Каждый раз, перед тем, как протянуть к человеку холодную руку и коснуться его крючковатым лезвием созданной специально для Митри косы, он повторял всего одну фразу:

«Пойдём, там тебе будет теплее».

Он знал, что нет никакого другого мира. Знал, что забирает людей в пустоту и холод, но без этой фразы… Митри старался не думать, как бы он жил без этой фразы, только она и спасала его. Только благодаря ей он продолжал выполнять то, что поручило ему Время.

Смерть всегда доводил людей лишь до границы мира, никогда не делая ни шагу дальше. Потому что люди больше всего привязаны именно к этому миру и предназначение Смерти — помочь им покинуть его, не остаться, не заблудиться. Митри не переходил границу ещё и потому, что боялся. Боялся разрушить собственную хрупкую веру, с которой каждый раз просыпался и засыпал. С которой брал в руки косу и протягивал человеку холодную руку.

Особенно эта вера выручала его, когда приходилось уводить детей. Митри садился на корточки перед мальчишкой или девчонкой, нарушая все возможные запреты, скидывал с головы капюшон, подмигивал и шептал:

«Пойдём, там тебе будет теплее. Я обещаю».

Потом поднимал ребёнка на руки и осторожно нёс его к границе. Шёл очень медленно, чтобы успеть допеть тихую колыбельную. Митри её когда-то пела мама, а он нашёптывал детям. Скольких уже он так унёс на руках? Смерть давно сбился со счёта.

Однажды, когда Митри сидел и смотрел в пустоту от нахлынувшего вдруг бессилия — просто сидел, смотрел и покачивался из стороны в сторону, потому что Смерти ведь не положено плакать… Митри навестило само великое Время.

Время пришло, улыбнулось, предложило Смерти скинуть капюшон, взъерошило янтарные с проседью волосы и сказал:

— Я хочу показать тебе кое-что, Митри. Иди за мной.

Они дошли до границы. Там Митри замер.

— Прости, великое Время, но если я пойду дальше, то не смогу больше уводить людей. Я увожу их в мир, который придумал сам, а там за границей… Пустота. Я знаю. Я не хочу ломать то, во что верю, прошу тебя, не надо.