Альфред Дёблин - Пощады нет

В этот день он не принял никакого решения; несколько часов он сидел, скрытый от всего мира, в своей маленькой комнатушке в гостинице, мысли вертелись то вокруг фабрики, то вокруг поездки за границу, револьвер лежал перед ним на столе. Но все размышления исчезали перед ярким светом глубокого чувства, которое оставила в нем встреча с Паулем. Существует путь, лучший, чем тот, по которому шел он, Карл; многие довольствуются таким уделом, как удел Карла, и ничего другого до самой смерти не хотят. В водовороте охвативших его чувств Карл дрожал, точно в экстазе. Он ни на что не решался, в душе был хаос, он думал: нужно, прежде всего, освоиться с новым положением. В комнате стемнело, наступил вечер, он зажег свет, он отдался снегопаду чудесных, незнакомых ему переживаний, — если он и не сможет жить по-новому, то он сможет, по крайней мере, чувствовать это новое; темная бездна ненастоящей жизни осталась позади, он прошел через нее, ему суждено было познать этот триумф. Он был полон гордости и покоя, мечты укачивали его, и под ликующие звуки небесных хоров он лег и заснул. Глубокой ночью он проснулся, испуганно вскочил. В ушах звенели слова Пауля: «Мы это проверим». Призыв! На этот раз он не смалодушествует.

Выглянув в окно на темную улицу, он заметил какое-то движение. Там что-то происходило. — Ага, выстрелы! На обоих углах закричали. Пронеслись полицейские патрули, люди разбежались. Карл дождался утра, с отвращением отбросил старый измятый костюм и тщательно оделся, как делал это дома. Он чувствовал себя как бы в броне, я — это я, и хочу даже в это мгновенье быть тем, кем я был, пропасть пройдена, я ничего не стыжусь.

На улице, войдя в случайный ресторан, он натолкнулся на последний ком грязи, пущенный в него оттуда, из пропасти. На первой странице газеты, которую ему подали, под сообщениями о стачке, собраниях стачечников и уличных беспорядках, стояло набранное жирным шрифтом — он испугался — его имя, а под ним: «Издан приказ об аресте такого-то (следовало имя). Дело идет о начале широко задуманной чистки, измена в области промышленности так же недопустима, как и любая политическая измена». За Карла взялись, главным образом, потому, что он личную свою бессовестность хотел прикрыть политическими убеждениями. Такова была эта заметка. В отделе происшествий Карл нашел еще одну заметку с упоминанием своего имени, которая показалась ему прямо-таки бредом. Помимо «промышленной» измены ему вменялась еще в вину и грубая афера.

Он-де, назойливо пролезший в высший слой общества, примазался в начале кризиса к одному бывшему офицеру и обманом уговорил того вложить в его фабрику половину своего состояния. Но ныне бежавший фабрикант вовсе не вложил переданной ему суммы в предприятие, а перевел ее за границу! Карл дрожащей рукой положил газету на стол и внимательно начал ее перелиставать. Мороз пробежал у него по коже. Такова была благодарность. Он скрежетал зубами. Они толкают меня в грязь, я отдал им свои силы, я молился на них, так вот они какие на самом деле, они приносят меня в жертву, дают пинок ногой — мавр сделал свое дело, мавр может уйти — позор, позор! Опять вернулась питаемая озлоблением мысль — уехать за границу, отомстить им, оттуда бомбардировать их. Но — глаза его расширились, он плюнул на пол, — ладно, пусть они правы, это их дело, пусть они действительно окажутся правы, все — Юлия, майор. Однако это так его потрясло, что он, не замечая тревожной сутолоки на улице, почти целый час просидел, погруженный в свои мысли, один в маленьком ресторанчике. Впервые за долгое время он снова почувствовал страшные когти государственной власти, впивающиеся в слабых, побежденных. Жестокая подлость власти, необозримая низость. Они могут посреди улицы, на глазах у всех, застрелить человека и задержать меня, как убийцу, они могут поджечь вон тот дом и обвинить меня, который сидит здесь, что я поджог его взглядом. Это они могут. Впервые за долгое время он испытывал ужас, снова почувствовал себя беззащитным. Внезапно, словно что-то вспомнив, он порылся в кармане, вытащил оттуда листок, который показал ему Эрих, разгладил его и стал читать. Он читал его теперь иначе, чем у Эриха, он весь ушел в его строки, в эти обвинения и угрозы, все это истинная правда, только это и есть правда, это обо мне здесь сказано, я тут, я становлюсь в ваши ряды, — его кулаки сжимались, — о, чорт, теперь я не оплошаю.

Хозяин попросил его, если он хочет еще посидеть, пройти в боковую комнату, там уже тоже протопили, здесь надо закрыть, иначе могут все стекла выбить. Карл уплатил и вышел на улицу.

Сражение началось. Охваченные мертвой тишиной, тянулись священные кварталы дворцов и музеев, в торговом и увеселительном центре города публика громкими возгласами встречала допотопные кареты, а на окраине тем временем собирались молодые и зрелые люди, немало женщин, укрепление домов началось. Стариков и детей перебросили в другие районы. Откуда-то появились большие запасы оружия, люди с нарукавными повязками и значками в петлицах отдавали приказы, проходили небольшие отряды штатских с ружьями через плечо, полиции не видно было, говорили, что несколько полицейских постов посажены под замок и изолированы. Богатые семьи, с ужасом бежавшие из этих районов, рассказывали, что там установлены пушки, они сами их видели, но это были пулеметы. Под вечер на большинстве улиц были обстреляны и разбиты вдребезги газовые фонари, длинные ряды домов погрузились в полную тьму, местами они освещались гигантскими факелами открытых горящих струй газа, пока газовая станция не прекратила подачи газа. Тогда тьма наступила повсюду. В первую ночь и в следующую половину дня ни у кого не было ясного представления, где, в сущности, сосредоточена главная масса восставших, так как вся периферия охвачена была движением. И только к вечеру второго дня выяснилось, что главные силы расположены в северной части города. Полиция, поддерживаемая вызванными на помощь штатскими дружинами, собиралась окружить этот очаг, стараясь пока обойтись без войск. Город, в котором происходило это восстание, был действительно велик, ибо одновременно с подлинными военными действиями, открытыми на периферии, и в особенности в северной части города, в увеселительном центре его и в аристократических предместьях работали кино и театры, и звучала музыка первых балов сезона.

Вечером Карл тщетно пытался проникнуть в районы боя. Весь день он слонялся по городу, вмешивался то в одну, то в другую толпу, наблюдал небольшие стычки, в нерешительности и муке топтался на тротуарах и мостовых, вместе с другими его перегоняли с места на место.

Движение на периферии не ослабевало. На давно условленных местах собирались штатские охранные дружины города, люди разных возрастов. далеко не все вооруженные. Им обещано было, что их построят и дадут всем оружие на центральном месте сбора.