Шанель Клитон - Когда мы покинули Кубу

Фидель оказался человеком. Дурным, опасным, но все-таки человеком – мужчиной. Он самоуверен, заносчив, и пара красивых глазок в комплекте с аппетитной фигуркой легко запудрят ему мозги.

Фидель сидит во главе длинного стола с двумя своими приближенными (один по правую руку, другой по левую), перед ними тарелки с едой. Компания преимущественно мужская. Немногочисленные женщины одеты примерно так же, как и я. Ближе всех к Фиделю сидит симпатичная, коротко стриженная брюнетка. Она придирчиво оглядывает меня, как дебютантку.

Кастро рассказывает какую-то историю: судя по тому, что долетает до меня, – о своем исходе из «Шелберна». Он возбужденно жестикулирует, на лице самодовольная улыбка, в пальцах сигара, пепел с которой он небрежно стряхивает в дешевую керамическую пепельницу.

Я расправляю плечи, а все остальное расслабляю. В бедрах истома, во взгляде металл.

Сегодня я в себе уверена.

Сегодня он мой.

Когда я приближаюсь к столу, Фидель меня замечает и замолкает на полуслове. Я сдерживаю себя, чтобы не моргнуть. Он лениво рассматривает меня, я – его. В устремленном на меня взгляде вспыхивает интерес – этого я в общем-то и ожидала, но чтобы так сразу…

Кастро выглядит никак не старше своих тридцати четырех лет. С трудом верится, что этот относительно молодой человек умудрился ввергнуть страну в такой хаос. И возрастом, и манерой одеваться он резко выделяется на фоне таких солидных политиков, как американский президент Эйзенхауэр и советский премьер. Он изображает из себя простого вояку, человека из народа, хотя на самом деле происходит из семьи наподобие моей.

На его губах появляется улыбка.

Приветствие застревает у меня в горле. Я отвожу взгляд и принимаюсь искать в толпе знакомое лицо. Мой брат старался меня оберегать, поэтому я не приобрела обширных связей в повстанческих кругах Гаваны. Пару раз встречалась с Че, но он, слава богу, с Фиделем не приехал.

Кастро что-то бормочет своему соседу, оба они, усмехнувшись, оглядывают мое платье, изгибы моей фигуры и кожу, открытую смелым вырезом.

– Мисс… – произносит Фидель, и это слово повисает между нами, как мешочек с монетами, которым лорд помахивает перед носом бедняка.

Я слегка растягиваю паузу, чтобы успокоить нервы и чтобы заставить Фиделя подождать.

– Беатрис Перес, – гордо произношу я наконец.

Моя семья далеко не идеал, но многие поколения моих предков боролись за то, во что верили, и я сейчас занимаюсь тем же.

Фидель не узнает меня в ту же секунду, но по выражению его лица я вижу, что фамилия ему знакома и он пытается вспомнить откуда. Странно иногда бывает: он для меня заклятый враг, а я для него – неясный отзвук в памяти.

Обо мне самой Кастро, вероятно, ничего не знает, зато знает о том, как богат и влиятелен мой отец. А помнит ли Фидель моего брата или убийство Алехандро было для него незначительным эпизодом?

– Какими судьбами вы оказались в Нью-Йорке? – спрашивает он.

Если я чем-то могу себя утешить, так это тем, что, благодаря мастерству портнихи, которую я нашла в Майами, я выгляжу по-прежнему королевой – как выглядела в Гаване. Пусть Кастро видит: вопреки его попыткам нас уничтожить, мы процветаем.

– Приехала навестить друзей, прогуляться по магазинам, – отвечаю я с тем кокетством, которое было для меня естественным несколько лет назад, когда я вела беззаботную светскую жизнь. – А чем еще заниматься в Нью-Йорке?

Фидель вздергивает бровь, и насмешливая нотка в его голосе начинает звучать отчетливее:

– То есть в поиске новых нарядов вы забрели в Гарлем? – Его взгляд задерживается на моем декольте. – Слыхал я, что у Эмилио Переса дела идут не очень хорошо.

Он тихо усмехается, довольный своей шуткой. Приближенные усмехаются тоже, подражая ему, как попугаи.

– В Гарлем я забрела из любопытства, – говорю я непринужденно, подавив дрожь.

– А почему вам стало так любопытно?

– Потому что вы кубинец и потому что в свое время наши интересы, вероятно, совпадали.

В отличие от брата, я не принимала очень заметного участия в студенческом движении, направленном против Батисты. Но я разделяла убеждения революционной молодежи, как и многие другие дети богатых родителей.

– А сейчас они совпадают? Наши интересы?

– Не знаю, – вру я.

– Зато ваш отец, наверное, знает.

– Мы с отцом по-разному смотрим на будущее Кубы. Он хочет жить, как раньше, а я понимаю, что это невозможно, что нужно двигаться вперед, что мы не должны зависеть ни от американцев, ни от производителей сахара, которые так долго держали страну в своих руках.

В широко раскрытых глазах Фиделя заметен интерес. Никто из тех, кто меня сейчас слышал, не усомнится в моей искренности. Как ни неприятно это признавать, мои взгляды действительно далеко не во всем противоположны взглядам Фиделя. Как и он, я убеждена в необходимости перемен, только вот методы, которые он использует, вызывают у меня глубокое отвращение.

Куба должна меняться, но не так.

– Мой брат боролся за свободу нашей страны и погиб за нее! – Пыл, с каким я произношу эти слова, заставляет всех замолчать.

Пускай Фидель думает, будто я не понимаю, что к чему. Пускай считает меня глупой девчонкой, которая ненавидит Батисту и мечтает отомстить ему и его верным слугам.

– Соболезную вам. Во время революции мы, увы, потеряли многих из лучших наших людей.

Кастро провозглашает тост за погибших, и что-то острое ярко вспыхивает внутри меня. Не за горами тот день, когда я с наслаждением выпью за его смерть самого дорогого шампанского.

По команде Фиделя мне передают бокал, и я, не боясь показаться неэлегантной, залпом выпиваю дешевое вино, надеясь, что злость алкоголя заглушит у меня во рту вкус смерти.

– Присоединяйтесь к нам, – Кастро показывает на место, мгновенно освобожденное одним из его лакеев.

Я сажусь. Брюнетка, сидящая недалеко от Фиделя, сощуривается и смотрит на меня. Кто она? Одна из его любовниц? Дуайер ничего не говорил мне о конкурентках.

Фидель возвращается к истории, которую рассказывал до того, как я его отвлекла. Раздувая живот, он хохочет над собственными шутками, рука поглаживает бороду, глаза то и дело посматривают на меня.

Прокручивая в голове много раз слышанные слова матери, я держу идеальную осанку и если смеюсь, то не слишком громко, а если улыбаюсь, то сдержанно – как будто пытаюсь определить, чего мой собеседник стоит, меж тем как он пытается определить, чего стою я. Заискивание перед Фиделем ни к чему не приведет. Если я хочу выделиться, запомниться, привлечь внимание, нужно обращаться с ним, как с обычным мужчиной. Нужно уколоть его самолюбие, чтобы оно сдулось. Пусть поломает голову над тем, почему я не спешу затеряться в его свите, что во мне такого особенного.