Шанель Клитон - Когда мы покинули Кубу

– Разве у вас нет других агентов, специально подготовленных? Почему выбрали именно меня?

– Как раз потому, что у вас мало опыта. Этот человек рискует жизнью, помогая нам. Его казнят, если он будет уличен в сотрудничестве с нашим ведомством. А контакт с вами для него относительно безопасен, потому что вы еще нигде не засветились. О вас знает только очень узкий круг людей, которым я доверил бы даже собственную жизнь.

– К разговору о людях, которым мы доверяем…

– Об Эдуардо я ничего не слышал. Насколько мне известно, он более или менее в порядке. Кеннеди продолжает вести переговоры о его освобождении в числе других участников той операции.

– Это длится уже целую вечность.

Эдуардо и другие пленные провели в тюрьме почти восемнадцать месяцев.

– Дипломатия работает небыстро. Вот почему я предпочитаю свои методы.

Сейчас я готова разделить предпочтения Дуайера.

– Так вы пойдете сегодня на эту вечеринку? – спрашивает он.

– Разумеется.

Одеваясь, я не знаю, смеяться мне или смущаться оттого, что платье выбирал для меня Дуайер. Оно элегантное и очень красное – в таком в толпе не затеряешься.

Приколов над ухом цветок, я в последний раз смотрю на фотографию советского полковника, чтобы получше запомнить лицо.

Такси везет меня по адресу, который указал Дуайер. Это эффектное здание в Мейфэре. Показав приглашение на вечеринку, я вхожу и для храбрости сразу же беру бокал шампанского, который один из официантов подает мне на серебряном подносе.

Собравшиеся – сплошь ученые и дипломаты. Сколько среди них агентов, работающих под прикрытием? Сколько офицеров иностранной разведки?

Советского полковника я пока нигде не вижу.

Чтобы он меня заметил и подошел ко мне сам, я гордо фланирую по бальному залу, ловя на себе любопытные и восхищенные взгляды.

А потом у меня вдруг возникает такое чувство, будто кто-то ведет пальцем по моему позвоночнику. Чьи-то глаза следят за мной, но я, еще раз осмотревшись, по-прежнему не нахожу человека с фотографии.

Где же он?

Внезапно прежнее ощущение сменяется совершенно другим. Я словно бы вздрагиваю от какого-то укола, и меня осеняет.

Как я раньше не понимала?

Такие совпадения – это, наверное, судьба.

В груди становится тесно, по спине пробегает холодок, взгляд мечется по комнате. Во всем этом ощущается неизбежность: мир, оказывается, не так уж велик, и наши пути снова пересекаются, как пересекались в другие годы, в других бальных залах.

Его имя проносится неясным шепотом по толпе гостей. Кто-то хочет к нему подольститься, кто-то пофлиртовать с ним, кто-то просто жадно смотрит, чтобы потом похвастаться присутствием на вечеринке, которую посетил такой богатый и влиятельный человек. Люди липнут к власти, как моллюски ко дну корабля. А он ее олицетворение, где бы он ни был, в Палм-Бич или в Лондоне.

Остолбенев (ноги словно приросли к полу), я еще раз оглядываю зал.

Где же он?

С ним ли его жена?

– Беатрис.

Кожа голых рук покрывается мурашками при звуке этого голоса – низкого, хрипловатого, знакомого. Восемнадцати месяцев оказалось недостаточно, чтобы его забыть.

Я поворачиваюсь, готовясь противостоять удару, который почувствую, когда посмотрю в голубые глаза, а потом остановлю взгляд на безымянном пальце и наверняка увижу золотое кольцо.

Вот он – удар.

За прошедшие полтора года Ник не изменился. Это все тот же мужчина, который был со мной в Палм-Бич. Как ни глупо, я почему-то ожидала, что женитьба изменит его, и на мой взгляд ответит какой-то другой, неизвестный мне человек. Нет, передо мной прежний Ник – тот самый, который держал меня за руку и целовал в губы. Вместе с ним я смеялась, рядом с ним спала.

Мой Ник.

Кольца на пальце нет.

Некоторые мужчины предпочитают не афишировать, что женаты. Может, он из таких?

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться:

– Здравствуй, Ник.

– Прекрасно выглядишь. – Звук его голоса мгновенно переносит меня в наше с ним время, в Палм-Бич.

Иногда это довольно неприятное открытие – понимать, что в обществе определенного человека ты чувствуешь себя как дома. Особенно если этот человек для тебя недосягаем.

Ко мне время тоже пока благосклонно: как и Ник, я не изменилась с нашей последней встречи. Но обмениваться любезностями мне сейчас хочется меньше всего.

– Не ожидала увидеть тебя в Лондоне, – говорю я, запинаясь.

Здесь ли его жена?

Он улыбается.

– Не ожидала? В самом деле?

Я слегка наклоняю голову, признавая его правоту: между нами всегда пульсировало ощущение неизбежности наших встреч.

Такие совпадения – это, наверное, судьба.

– Хорошо. Если честно, я не очень удивлена.

Ник подходит ко мне ближе и понижает голос, так что слышу только я.

– По-моему, тебе жарковато. Не хочешь подышать свежим воздухом?

Я колеблюсь. С одной стороны, мне еще нужно встретиться с советским полковником. С другой – я ведь могу посвятить несколько минут себе самой.

– С удовольствием.

Я иду вместе с Ником на балкон, пригибая голову под тяжестью сотни взглядов. Европейцы тоже любопытны, но относятся к таким вещам куда спокойнее, чем американцы.

Шаги Ника быстры и уверенны. Я любуюсь им: его широкими плечами, длинными руками и ногами, мускулистым торсом, элегантным покроем смокинга.

Чтобы не протянуть руку и не дотронуться до него, мне приходится сжать кулак. Как только мы выходим из зала и прохладный воздух ударяет мне в лицо, я шарахаюсь от Ника в угол балкона и смотрю вниз, облокотившись о перила.

Он становится в такую же позу в нескольких дюймах от меня.

Я жду, что он продолжит говорить с той же ноты, которую взял там, в зале, но его, по-видимому, вполне устраивает молчание. Я между тем успеваю снова акклиматизироваться к его присутствию и придвигаюсь ближе. Теперь его локоть касается моего запястья, его грудь вздымается в унисон с моей, мы дышим в одном ритме.

– Мне этого не хватало, – говорит он наконец. – Хотелось просто побыть рядом с тобой. Когда тебя нет, все очень утомляет.

– Мир в последнее время вообще стал очень утомительным.

– Точно.

– Наверняка в свое время ты и меня находил утомительной.

На его губах появляется слабая улыбка.

– Что было, то было. Ты действительно выжмешь кого угодно. Но скучать по тебе – это еще хуже.

– Ты счастлив? – спрашиваю я, не зная, хочу ли слышать ответ.

Мысль о том, что он страдает, для меня тяжела – как и мысль о страстной любви между ним и женой.

Он пожимает плечами.

– Это правда важно?

Не для таких людей, как мы. Наше понятие о счастье затерялось где-то в гуще политических интриг, заговоров, проблем управления страной и семейных конфликтов.