Дарья Истомина - Леди мэр

— Слишком много на них долгов, Карловна. И не только мне. Я что? Выкрутилась. Ну что ж… Госпожа Станке Элга Карловна… Я свободна… Но и вы с этого исторического мгновения свободны! Абсолютно!

— Вы имеете в виду мой контракт?

— Именно! Вы обязались работать на госпожу Туманскую! А ее больше нет! И никогда не будет! Я — Басаргина! Лизка Басаргина! Так что, если вы пошлете меня к чертовой бабушке, это будет очень логично!

Она молчит долго, изучая бледный маникюр на своих ноготочках.

— Вы меня изгоняете, Лиз?

— Нет.

— Я вам необходима, Лиз?

— Да.

— Вы имеете ко мне хотя бы немножечко симпатии, Лиз?

— Почему — немножечко?

…Я почему-то забыла, как она умеет орать. А она орет:

— Тогда мне глубоко наплевать, под какой фамилией вы существуете! И если вы сейчас заговорите о заработной плате, то я вам просто дам, как выражался господин Чичерюкин, в морду! И… как выражался он же — похромали отсюда!

Мы и хромаем.

Но на улице она почему-то останавливается, злорадно ухмыляется и натыкивает на своем мобильничке номер.

— Кому это ты?

— Тсс…

Туманский с «трубой» отошел от стола совещаний к окну. Отвернулся от Беллы Львовны Зоркис и остальных служивых, голос держит холодно-невозмутимый:

— Благодарю вас, Элга Карловна. Не могу разделить ваших чувств.

— Элга? Окуда она? — оживляется наша Белла.

— Попрошу не отвлекаться… Извините… Продолжаем совещание… Так о чем это мы?

Лысик Куроедов чешет репу:

— Да все о том же, Семен Семеныч. Моему отделу только недавно удалось выяснить, что небезызвестному вам Тимуру Хакимовичу Кенжетаеву в свое время удалось вывести из-под конфискации по приговору суда кое-какое, представляющее для корпорации «Т» немалый интерес, имущество. Подстава его выручила.

— Что это вы его поминаете? Ему еще сидеть и сидеть… По крайней мере до вашей пенсии.

— Тем более… Ведь кусок какой, Семен Семеныч! Целый деревообрабатывающий комбинат в Забайкалье. Кедры там всякие… Шишки… Лес… Брус-пиленка… Ориентированы на восток. Там какие-то подставные мальчики рулят.

— Вот и слетайте. Разберитесь. И объективочку ко мне на стол!

— Это мне… лететь? Но это как-то… не по моему профилю.

— Вот именно. Семен, по-моему, лететь надо тебе… Самому… — Белла пытливо разглядывает его.

— Это исключено! С остальными все? Свободны!

Но Львовна и не думает уходить за остальными. Прикрывает за вышедшими дверь в приемную.

— Слушай, Семен! Долго это будет продолжаться? Ты когда-нибудь задницу от этого кресла оторвешь?

— Отстань, Белла.

— Что значит «отстань», Туманский? Что с тобой творится, в конце концов? Тебе же на все уже наплевать. Из-за тебя мы просвистели кучу потрясающих контрактов! А торги? Питерские у нас из-под носа выхватили офигенную судостроительную верфь! Ну а на Кубани что?

— А ты у меня на что?

— А я не Змей Горыныч, и у меня не три башки, чтобы за всю корпорацию думать! А особенно за тебя! Нет… Вот Лизавета бы до такого не опустилась. Она понимала, что корпорация «Т» — это не просто буква «Т»! Она не за букву дралась. Понимала, что это такое — Туманская!

— Прекрати-и-и!!

Белла даже приседает от его вопля:

— Господи… Ты чего это, Семен?

— Нет больше никакой Туманской! И не будет! Она теперь какая-то… вшивая Басаргина! Только что мне Элга преподнесла… Сплелись, анаконды! Избавилась она от моей фамилии… Подтерлась ею! В их вонючем суде! Не устраивает она ее, понимаешь?!

— Вот оно как… Уже? Ну, прости, прости… Не знала…

— Нет, Львовна, ты только подумай! Я сам… сам! Привел вот сюда какую-то полуграмотную девку!

— Ну, не совсем так, Сеня… Интеллигентная семья… Все-таки дед… академик… и все такое…

— Какой он там академик? Он же почти до смерти на своих огородах онучи под лапти наматывал. Нет, ты погоди! А вот ты! Это же ты, ты! Все мы! Из нее хоть что-то приличное сделали! Нет… она не только мне… в душу… Она всем нам! Всем! Ладно, извини. И иди. Иди, Белка.

Получает в этот день свое и Кузьма Михайлович. Но уже под вечер. Его достала бывшая супруга, мадам Чичерюкина, не без насмешки разглядывающая, как наш волкодав возится в моторе своей «Волги», изображая жуткую техническую занятость.

— M-да… Допустили меня, стало быть, через ворота к твоему телу, Кузя. Как там в песне? «Вот парадный подъезд, по торжественным дням…»

— Это не совсем в песне, Марь Васильевна. И — если можно — ближе к делу.

— Можно. Конечно, у меня теперь свой бизнес, Кузьма Михайлович. Я зарегистрировала такую фирмочку… Мои девочки окна в офисах моют… Жить же на что-то без тебя надо. Тем более дети… Кстати, и у вас окна не очень… Мыть пора! Между прочим, у нас недорого.

— Я тебя слушаю, Марь Васильевна.

— Да это я тебя должна слушать.

— В каком смысле?

— Да я тут в бухгалтерию твою звонила… Нет, я на всю сумму не претендую… Так… Сколько не жалко… Лучше половину… Пятьдесят процентов…

— Это что ж за проценты такие?

— Так говорят, твой тебе жалованье только что прибавил.

— Врут, Марь Васильевна.

— Как это врут?

— Я тебя когда-нибудь в петях-метях обманывал?

— Только на пиво.

— Ну вот видишь.

— Чего ж это он так-то с тобой? Когда еще нанял бобиком работать, конуру сторожить. Мог бы за выслугу лет расстараться, подкинуть там… наградные какие?

— Марья, ты ж не за деньгами пришла.

— Догадался? Чекист… Я на твою рожу посмотреть пришла. Бросила тебя твоя рыжая? Смылась!

— В бухгалтерии сообщили?

— А это неважно. В общем, все верно. Это только я, дура, такого терпеть могла. Ну кто ты есть? Сапог! Хотя и офицерский. А она! Иностранка! Хотя и прибалтийская. Ну и как же ты теперь, Кузя? Ко мне сунешься? А я вот тебя не приму. У меня моя фирма! И моя личная жизнь! Ну если только очень сильно попросишь… И я очень сильно подумаю…

— Все выложила? Будь здорова!

— Скажите, пожалуйста, при такой зарплате — и такие нервочки. Травы тебе пить надо, Кузьма. Вот как я! Тебя нету, а мне все одно. А почему? Травы пью… Регулярно… Сдохнешь же, дурак… Без травочек…

В этот памятный вечер впервые за последнее время Кузьма Михайлович Чичерюкин и Семен Семеныч Туманский, запершись от всех и отключив все телефоны, надираются абсолютно синхронно и солидарно в его кабинете.

И, главное, почти бессловесно.

Расхристанный Сим-Сим полулежит в кресле, задрав ноги на стол. Кузьма тоже со стаканом мощного виски стоит у окна и всматривается в наш главный тополь.

— Ты гляди, Сень, а на тополе лист зажелтел. Осень, что ли?

— Просто он старый уже, Кузя. Просто старый. Так с чего все-таки Элга взбрыкнула?

— Честно? Не знаю.

— Вот видишь… Даже ты о ней ни фига не знаешь. И вообще, никто про баб ничего не знает… — Они чокаются, пьют и доливают. — Ты знаешь, что я тебе скажу, Кузьма… Ну пусть меня Лизавета бортанула… Мы же не питекантропы… Сколько людей разбегаются… И сохраняют человеческие отношения… Бывает?