Павел Назаров - Беглец в просторах Средней Азии

Вечером после ужина, когда Акбар удалялся в свою комнату, вокруг очага собирались погреться жёны, старший сын и прочие дети. Завязывалась беседа на разные темы. Юлдаш больше говорил о своих приключениях на охоте и о разных достопримечательностях в горах, где он побывал. А женщины задавали мне всякие вопросы, весьма характерные для их образа мыслей.

«Когда англичане придут в Туркестан?» – «А когда они придут, то всё ли будет как прежде?»

– «Появится ли снова набивной ситец на базаре?» – «А нитки с иголками на базаре будут?»

– «А где сейчас Ак Паша (Белый Царь)?» – «А сколько сейчас часов длится день и сколько ночь?» – «А сколько дней до Рамазан Байрама?» – “Что больше, Ташкент или Москва? Москва или Россия?» – «Как русские обращаются к Богу – Ты или Вы?» и т. д. И если мне удавалось удовлетворить их любопытство, они отвечали комплиментом вроде «Какой вы умный! Вы знаете всё!»

Юлдаш, бывало, рассказывал мне, как он однажды подстрелил в горах двух огромных кабанов, выдру и «дикого человека». Когда же я выразил сомнение в том, что в нашей части света таковой вид существует, он принимался тщательно описывать его внешность. Похоже, это был медведь, местные жители часто называют его «диким человеком». Действительно, туша медведя со снятой шкурой, покрытая слоем белого жира, поразительно похожа на человека, особенно, если медведь – самка.

Дни стояли ужасно холодные, морозы пронзительные, но женщины ходили по двору в простых галошах, а в комнаты входили босиком, оставляя обувь на пороге. В помещениях же было не теплее, чем снаружи, разве что без ветра. Вообще женщины одеты были очень скудно, носили простой халат – свободно сидящее платье Востока, рубашку и штаны; всё это старое и ветхое. Если днём намечалась помывка, мылись прямо во дворе, невзирая на холод, причём женщины облачались только в халат. Когда рубашки были в стирке, дети обычно сидели раздетыми; даже малыши, едва начавшие ходить, сидели на снегу голыми. Никто, однако, не болел.

Женщины, особенно жёны Юлдаша, часто просили Акбара купить им ткани на базаре, дабы пошить себе рубашек, но там давно уже многие товары исчезли, а цены на ткань были запредельными.

Сартские женщины из числа молодых, когда собираются в гости, первым делом густо красят брови сурьмой , либо соком растения юстми (резеды, Isatis tinctoria ), причём рисунок бровей соединяется сплошной линией над переносицей. Пудрой не пользуются, но иногда румянят щёки. Из запасов, припрятанных в сундуках, извлекается лучшая одежда: шёлковая рубашка, скроенная, кстати говоря, почти по современной европейской моде; кусок материи – патти, который оборачивают вокруг ног; обувью служат мягкие высокие сапожки. Сверху накидывается паранджа – род накидки вроде халата, лицо закрывается чёрной сеткой для волос – чимбетом . Тем самым лицо женщины скрывается от взоров незнакомцев, а паранджа, которая всегда шьётся из одинаковой ткани одного цвета, скрывает её фигуру с головы до ног. Потому все женщины на улице выглядят одинаково, внешне различаясь лишь ростом и полнотой. Лишь для девочек допускается ношение цветной паранджи и белой вуали вместо чимбета.

Манера одеваться таким образом, очевидно, выработалась на протяжении веков из обычая укрывать на улице голову халатом, как это делают, или делали по крайней мере до революции, татаро-монголки Оренбургской и Казанской губерний. Те не прячут свои лица за вуалью, а лишь слегка прикрывают уголком халата, делая это скорее из кокетства, нежели по правилам этикета. Но для сартских женщин Хивы, Бухары и русского Туркестана паранджа и чимбет являются обязательными для ношения вне дома, даже нищенки-попрошайки на улицах – и те используют их. Заставить местных женщин раскрываться – не простое дело, как может показаться европейцам, а своего рода насилие над их психологией. Большевикам иногда удавалось вербовать женщин определённой профессии в целях пропаганды «эмансипации женщин» среди местного населения. Таковых особ одевали в униформенный френч (кожаную куртку). Для магометанок это страшное оскорбление, и «эмансипированных» обычно находили с перерезанным горлом.

Татаро-монголки в России решали эту проблему по-своему. Те, что пообразованнее, приняли моду европейскую, а из числа тех, что победнее, просто перестали носить халат поверх головы. Киргизки вообще никогда не закрывают лиц, и себя от незнакомцев не прячут, а таджички горных местностей, хотя и скрывают лица от незнакомых, но вуалью не пользуются. Так что вопрос, носить или не носить сартским женщинам паранджу и чимбет лучше бы всего предоставить решать им самим, тем более что ни то, ни другое не мешает им чувствовать себя на улице легко и свободно, как, скажем, женщинам в Европе – носить маску во время карнавала.

Как-то раз утром Тата-джан принесла мне кипятка для чая, скромно присела возле и произнесла:

– Тахир, ты не обидишься, если я кое о чём спрошу у тебя? Что верным считает ваш закон, если у мужа две жены: должно любить их равно и каждой всё давать поочерёдно?

– Тата-джан, у нас в России мужчина может иметь только одну жену, а двух сразу невозможно.

– Сколь мудр и хорош ваш закон, – произнесла она, глубоко вздохнув. – Я очень несчастна, тахир. Родилась я в горном ауле Кимсан, где не носили мы паранджи и чимбета. Я вышла замуж, с мужем жила хорошо, и он был мною доволен. Всегда мы были вместе, за обедом и в разговорах. Затем я родила ребёнка, а он решил взять другую жену. Я не возражала, думала – я старшая, и другая будет помогать мне по дому. Он привёл Камар-джан; та уж бывала замужем, и ему не надо было много платить за неё, всего лишь тридцать рублей. А теперь он меня больше не любит.

Её большие глаза наполнились слезами, и она продолжила:

– Теперь я для него как чужая. Но я не виню Камар-джан, она хороший человек и мы с ней дружны, но он-то обязан уделять нам внимание поровну, а любит лишь её одну. Вот уж год как я ему не жена и могу уйти к другому. Здесь есть один богатый армянин, и он предлагает мне выйти за него замуж.

Вскоре явился Юлдаш и принялся жаловаться на свою первую жену.

– Тахир, она ведьма, – говорит, – то бишь сумасшедшая истеричная женщина, ты сам можешь это видеть!

А вечером за ужином Акбар вдруг разоткровенничался о трудностях своей семейной жизни.

– Ты не поверишь, до чего же у нас, сартов, женщины избалованы. В полях ты часто мог видеть таджичек, да и русских женщин тоже, но только не наших. Даже по дому мало что делают, плов приличный приготовить не могут, рис переводят зря. Раньше, когда я был богаче, то имел кирпичный завод, и работали на нём человек двадцать. Жена всё хозяйство вела одна, всё шло гладко, еда вовремя, ещё времени хватало шерсть прясть да хлопок. Теперь у меня две жены, да две у Юлдаша, но все только шляются по друзьям вокруг весь день, а по дому не делают ничего. Не ткут, не прядут, а только клянчат купить им то да сё. А деньги где возьмёшь? Живём на продаже масла, лошадь вот-вот издохнет. Как жить будем, помрём с голоду. Камар-джан весь день донимает меня до смерти и даже грозит уйти от Юлдаша, если не куплю ей ткани на платье и бубен в придачу. Тата-джан закатывает сцены Юлдашу и тоже просит ткань на платье. Моя вторая жена – ленивая неряха. Только первая жена приличная хозяйка. Когда был я молод, то хорошим был солдатом и служил Худояр-хану, – продолжал Акбар. – Работали мы на железных рудниках, плавили руду. То было в горах, за ущельем Гава-сай. Русским то место неизвестно. Когда прогонят большевиков, отправимся вместе с тобой в одно красивое место, где большое чистое озеро зелёной воды, а вокруг высокие горы и хвойный лес. Сколь прекрасна там охота: тигры, медведи, леопарды, кабанов множество и овец диких, горных козлов с огромными рогами. А ещё фазанов изобилие и птиц иных. Будем жить свободно, и никто нас не тронет. Киргизы редко бывают там, только три месяца в году перевалы свободны от снега. Там и минералов всяких множество. Есть руда железная, что с пятисот пудов даёт двадцать фунтов серебра, одиннадцать пудов стали и триста чугуна. Из неё добывали мы также селитру для пороха. Есть ещё руда, что даёт серебро, свинец и цинк, очень хороший цинк. А на другом берегу озера, где берег песчаный и впадает река, намывали мы золото. Иногда до фунта за неделю. В озере форель, вкусна необыкновенно. И водяные лошади тоже есть, но те очень пугливы и ныряют, как только завидят человека. Я видел одну такую, убитую, цвет её серо-жёлтый, сама жирная, а шерсти нет. Отправимся с тобой в то диковинное место, тахир!