Кира Кумирова - Несчастная Писанина

– Знаю, ма… Ну они!.. Они… обновились на столько, что сами решают, когда им себя уничтожить! В любой момент теперь могут! Они свой Шар выжимают, как половую тряпку… – хмыкнула под нос девочка, – все им мало! Гребут и гребут недра, гребут и гребут! Я им флору, а они вырубают… Я им фауну, а они отстреливают! Да у них за минуту вымирает тысяча видов животных… а я стараюсь, вырисовываю их!

– Знаю, дорогая. Ты усердно трудилась над их домиком.

– Да! И пора доиграть… раз они сами к этому стремятся! Я им помогу! – прижала она коробку к подбородку, обнимая обеими руками, – пожалуйста, пожалуйста! А я весь космический мусор за ними потом приберу!

– Его почти восемь тонн набралось. Я миллиард лет тебя прошу прибраться! В конце концов, это твои питомцы. Обещала, что будешь относиться к ним по-взрослому.

– Конечно! Я знаю! А то ты больше не подаришь мне другую планету!

– Ну, нет! Столько грязи от них! Если уж «хлюди»…

– Люди, мам! Ну что ты не можешь ни как их кличку запомнить! Это люди!

– … если твой Шар обнулится, мы больше не заведём новый, договорились?

– Да! – раскладывала она игру перед матерью. Над игровым полем завис голубой шар планеты Земля. Девочка раскидала стада единорогов, крылатых львов и ящеров, дышащих пламенем. Разложила картинки волн убийц, замороженных деревьев и летающих китов. – Твой ход, мам! Кидай кубик! – мама не глядя бросила кости.

– Что-там!? Что там!?

– Какая-то молния? Посмотри в инструкции, что она означает?

– Ого… – зачитала девочка вслух, – «Тотальная Ликвидация. Вы прошли все уровни. Поздравляем!» Хлюди, – усмехнулась она, повторяя новое забавное слово,– они мечтают погасить солнце! Повезло им, да! Можешь выключать!

Рассказ девятый.

Ликвидация

– Держи, – руки в черных перчатка передали знакомый конверт. Как все прочие желтоватого оттенка, потёртый на краях от старости. Имена на тонком листе, что скрывали в себе конверты должны были молиться, чтобы остаться в глубине ящика и никогда не увидеть дневной свет. Впрочем, когда пальцы Ланы вытягивали листок, тот довольствовался тусклым светом из-под умирающей от очередной затяжки сигареты.

– Сколько тебе понадобится времени? – Фигура, передавшая Лане конверт, замерла вполоборота, укутываясь в тень, отбрасываемую соседним зданием.

– Через два дня ты прочитаешь о трупе в газетах. – Поношенный конверт и лист бумаги догорали на ее раскрытой ладони. Дунув на пепел, девушка затушила окурок каблуком и, развернувшись, растворилась во тьме.

Быстрые пальцы бегали по буквам клавиатуры. Зрачки подрагивали, изучая объект ликвидации. «Тридцать пять лет, практикующий хирург, не женат, детей нет»

– Что в тебе не так, Юрий Борисович?.. – обойдя коды безопасности госструктур, Лана не нашла сопричастности объекта ни к одному её «делу». Он не был шпионом, далек от политики, даже штрафа за парковку ни разу не получал. Одни только премии, награды, благодарности. – Слишком ты у нас положительный «герой». Кто ты на самом деле? – Она рассматривала фотографию молодого мужчины. На глазах очки в тонкой квадратной оправе. Из-за пары стёкол на нее смотрели упрямые карие глаза. Губы поджаты, будто его раздражала необходимость делать тот снимок.

Облако дыма вырвалось из черноты широко раскрытого рта Ланы. Она поднялась из-за ноутбука, вставая перед зеркалом. Комнату освещали только блики шуршащего монитора. Все, что было нужно, она видела без света.

Толкнув с плеч две скользящие лямки, короткое платье упало ей под ноги. Оно легко преодолело гладкость кожи рук, живота и бедер… но не спины. Шестьдесят восемь выпуклых шрамов от ранения дробью на долю секунды притормаживали ткань. В эпицентре выстрела их было больше. К лопаткам, шее, пояснице розовые штрихи разбегались, будто вибрация волн от брошенного в воду камушка.

Вставая под душ, Лана смыла с себя красную помаду, тушь и высокую укладку. Она взбила руками влажные волнистые локоны, надела белый просторный сарафан, держащийся на широких лентах бантах и туфли на плоской подошве.

Перекинув ногу через нагретое солнцем сиденье Дукатти, Лана прикрыла глаза от удовольствия и разбегающегося по телу теплу. Жар пылающей черной кожи проник в нее через тонкое кружево стрингов, щеки покрылись естественным румянцем. Опустив на глаза черные очки, она вдавила газ.

– Катерина, сколько осталось пациентов в приёмном?

– Двое еще ожидают, Юрий Борисович.

– Что у них?

– Дедок с вросшим ногтем и девушка с огнестрелом.

Врач поднял глаза на медсестру, – а чаю ей не предложили? С огнестрелом? Чего ее экстренно не приняли?

– Огнетсрел годовой давности. Жалуется, будто одну пулю не вытащили. Говорит, чувствует что-то под кожей.

– Одну? Катерина! Одну из скольких? – Юрий Борисович поправил очки. Он перестал монотонно набивать «заключения», скрестив пальцы на руках.

– Из шестидесяти восьми. – Молоденькой Кате нравилось дразнить хирурга. Если он вежливо отказывался от ее пирожков и бесплатных билетов в театр, пусть хоть бы так помучается. А как долго он сейчас на нее смотрит… исподлобья… всякий раз, когда чем-то страстно увлечен.

– Дедка проводи к Смирнову, а мне огнестрел! Ну, живо, вызывай! И чего ты меня ждать заставила… а? Катерина?

– Передайте пациентке Самариной, чтобы проходила в пятый! – она повесила трубку, – Юрий Борисович, Смирнов в корпусе через дорогу! – Кате и самой было любопытно, что там за 68 пуль такие!

– Сама проштрафилась. Иди теперь, – врач поднялся из-за стола, открывая ей дверь. Пока медсестра протискивалась мимо, хирург смотрел на что-то белое, летящее вдоль широкого коридора. Шатенка с влажными волосами и солнцезащитных очках заглянула за дверь его кабинета, она даже взялась за ручку двери для удобства, будто бы не замечая его руки. Тут же застенчиво отдёрнув свою горячую ладошку.

– Добрый день, мне сюда? В пятый?

– Да, проходите, – кивнул Юрий Борисович, грозно зыркнув на медлящую Катерину. Стоило ей оказаться за порогом, а белому облаку внутри кабинета, в замочной скважине еле слышно повернулся ключ. Лана услышала, мысленно его поблагодарив.

Девушка села на смотровую кушетку, бросив взгляд на окно, – вы не могли бы закрыть жалюзи, Юрий Борисович.

– Окна выходя в лес. Не бойтесь, вас никто не увидит.

– Из-за света, – она повернула к нему голову, – у меня ожег роговицы.

– Откуда? – хирург быстрым шагом подошел к окну, закрывая просветы солнечных лучей. Он включил настольную лампу, погасив верхнее освещение.

– После… пустыни Намиб. Провела в песках несколько дней. С тех пор больше не могу смотреть на солнце. – Как только в кабинете стало темно, она подняла с глаз очки.

– Что вы делали в пустыне? – Врач наматывал ей на предплечье воздушный рукав тонометра.