Александр Крупцов - Мой друг МПС и все, все, все… (Из записок старого опера)

– Дяденьки, дяденьки, папа из тюрьмы приехал и убивает маму! Спасите её!

Я вылез из автомашины и побежал к дому, на который указала девочка. МПС немного замешкался, так как он был уже немного грузноват, то отстал от меня.

Входная дверь дома, несмотря на морозный вечер, была нараспашку открыта, в комнатах горел свет.

Переступив порог, я увидел ужасную картину – на полу на спине лежала худощавая женщина лет тридцати. Она была в одном ситцевом халате, разорванном на груди, а на голом теле виднелась огромная зияющая рана, из которой фонтаном пульсировала кровь.

Я, несколько растерявшись, опустился на колени, схватил со стоявшего рядом табурета пёстрое холщовое полотенце, стал закрывать им кровоточащую рану. Тело женщины сотрясалось от предсмертных конвульсий. И тут я за спиной услышал грохот падающего тяжёлого предмета и шум падающего тела. Я оглянулся и увидел лежащего за моей спиной довольно большого мужчину, одетого в ватник серого цвета и такие же ватные штаны явно тюремного покроя, а рядом с ним лежащий на полу окровавленный топор. Над этим мужчиной стоял побледневший, тяжело дышащий МПС. Оказывается, когда я нагнулся над раненой женщиной, её убийца-муж стоял за дверью с топором, занесённым над моей головой. Вот в это самое время в комнату и забежал мой друг МПС.

Конвульсии у несчастной женщины прекратились – было видно, что она скончалась. Мы с МПСом связали ремнями убийцу, и я попросил своего друга сбегать к автомашине и по рации, лежавшей там, сообщить о случившемся в нашу дежурную часть.

Вскоре на место происшествия приехала оперативная группа и заместитель прокурора – пожилой татарин Агдам Бареевич, который обнял меня за плечи и спокойно сказал:

– Сынок, поблагодари своего друга – он спас тебе жизнь. А теперь езжайте отдыхать.

Я на улице снегом долго оттирал кровь на своей куртке, лице и руках.

Потом с МПСом мы более получаса сидели молча в моей автомашине.

Тут мне пришла мысль ехать на рынок в лагманную Миклухо-Маклая, где мы давно не были. По дороге я купил в дежурном магазинчике бутылку армянского коньяка.

К нашему удивлению, лагманная оказалась открыта, но в ней никого не было. Сам же Миклухо-Маклай лежал в углу своего заведения на старом диванчике и смотрел маленький телевизор, висевший на стене. В помещении был полумрак и какая-то неприветливость. Но запах оставался тот же, что и во времена нашего детства.

Увидев нас, Миклухо-Маклай встал с диванчика и шаркающей походкой, широко раскинув такие же, как и много лет назад, большие, сильные, волосатые руки, направился нам навстречу. Несмотря на полумрак, мы при свете экрана телевизора увидели, что Миклухо-Маклай плачет. Тут мы с горечью увидели, что тот сильный, мужественный человек, которого мы любили за его простоту, за тот мир, который он когда-то открыл для нас, превратился в сгорбленного седого старика.

Он включил свет, усадил нас за стол и стал хлопотать на кухне. Я же налил стакан коньяка и молча протянул его МПСу, разломил лежащую на большой тарелке засохшую лепёшку, пододвинув её поближе к своему другу. Мы понимали, что любые слова здесь будут лишними. МПС молча выпил, словно воду, стакан крепкого коньяка.

Меня по-прежнему трясло от воспоминания о только что случившемся происшествии. Из кухни шаркающей походкой пришёл Миклухо-Маклай, который в пиалах принёс нам густой, душистый, жирный и наваристый лагман. Его аромат вернул нас в то далёкое-далекое детство, когда мы жили беззаботной мальчишечьей жизнью и помогали нашему старому другу. И тут уже у меня и МПСа на глаза навернулись слёзы.

Внимательно посмотрев на нас, Миклухо-Маклай стал вздыхать и что-то шептать на уйгурском языке. Ему было ясно, что с нами что-то произошло. Мы молча принялись есть лагман, овощи и зелень, которые принёс наш старый друг. Он же, стоя рядом с нами, положил большие, тяжёлые и широкие ладони на наши уже седеющие головы. И словно нас пронзила молния – мы с МПСом, взглянув друг другу в глаза, вспомнили, как так же когда-то в далёком детстве возле нас стояла моя бабушка Екатерина, которая ласково, любя гладила своими натруженными ладонями наши бедовые головы. Напряжённость ушла, и мы втроём за кок-чаем до утра вспоминали прошедшие времена, друзей – Муху, Рината Шкандыля, одноклассников, опера Сергея Носкова.

Внезапно Миклухо-Маклай во время беседы тяжело и кряхтя встал и пошёл на свою половину, где он жил. Вскоре он вернулся. В руках у него был тот старый деревянный пенал с изображением дракона. Он снял крышку пенала и вытащил оттуда две фотографии. Одна была уже сильно пожелтевшая, с еле видным изображением его жены, а вторая – с изображением Миклухо-Маклая, меня и МПСа. Давным-давно нас, мальчишек и старого друга, сфотографировал случайный посетитель лагманной. Нас потрясло, что эту память о нас Миклухо-Маклай сохранил на всю свою жизнь. От него мы узнали, что ему так и не удалось найти жену и сыновей. Он предположил, что они погибли в японских застенках Квантунской армии, где безвестно сгинуло много людей.

Перед рассветом мы простились с Миклухо-Маклаем, и я на своей «ласточке» – автомашине – повёз пьяненького МПСа к его «ласточке» – жене. Карлыгаш нас встретила молча, но мы поняли по её взгляду, что ей всё известно о происшедшем.

В очередной раз три друга, три «подельника» – Идигов Магамед по кличке Абрек, Хавратов Геннадий по кличке Кукан и Петровских Сеня по кличке Сеня Расписной – за серию разбойных нападений и убийство были осуждены к большим срокам. Отбывали наказание они в ИТК [46] ИТК – сокращение от исправительно-трудовая колония – вид исправительного учреждения для содержания лиц, осужденных к лишению свободы в советское время. на севере Урала в таёжной глуши. С момента помещения в колонию они стали вынашивать план и детали совершения побега.

Абрек, Кукан и Сеня Расписной были одного возраста, высокого роста. Абрек – худощавый, плечистый, смуглый, нос с горбинкой, взгляд чёрных глаз пронзительный, злобный. Кукан – лысый, голова его была странной, неправильной формы, на верхушке черепа имелся бугор, что явилось причиной данной ему клички. Надбровные дуги выпирали, были огромными, глаза маленькие, бегающие. В его лице было что-то звериное и отталкивающее. Сеня Расписной слыл оригинальной личностью, известной во многих зонах и пересылках. С затылка до пяток его тело было покрыто татуировками различного вида, в основном блатного содержания. На веках у него красовались надписи «Не буди», на груди и спине – татуировки, отражающие места, где он отбывал наказания, изображения церквей, головы хищных зверей, а на правом плече – татуировка в виде сатаны с мешком и заплатой на нём в виде решетки и чёрточками (чёрточки говорят о количестве судимостей).