Лариса Порхун - Зелёный мёд

– Представляешь, – негодовала Светка, – Этот фантастический, с явно мазохистскими наклонностями дурень Борька, всеми правдами и неправдами включает Маринишну в какую-то льготную программу, – она выразительно посмотрела, дожидаясь моей реакции, но, не увидев таковой, сердито фыркнула, точь в точь, как обиженный ёжик из мультика, и продолжала:

– И наша королевишна живет себе припеваючи, чуть ли не бесплатно в самом Иерусалиме, – Светка недобрым взглядом скользнула по моей безучастной физиономии, вздохнула и закончила:

– Потом этот болван знакомит её с другом семьи, богатым, успешным и представительным, (вот с кем дружат нормальные люди!) и при этом ещё чуть ли не радуется, что у них завязались теплые и весьма проникновенные (во всех смыслах) отношения! Светка в образе пламенного оратора, исполненного праведным негодованием, с вызовом дырявила меня глазами. Вся её поза будто говорила:

– Ну и как вам это нравится? Я едва заметно кивнула. Все о чем рассказывала Светка, было мне уже известно.

Увиделись мы все только летом следующего года, когда я приехала навестить родителей, а Марина готовилась отвозить близнецов в военное училище, куда их приняли незамедлительно и без всякого конкурса. Даже спустя много лет после своего ухода, Сергей умудрялся помогать своим детям.

Мы собрались вместе у Марины, когда она уже вернулась назад: притихшая и встревоженная одновременно. Она рассказала нам, между прочим, что Владик не хотел поступать в это училище, и оставила она его там с тяжелым сердцем. Зато Славик, наоборот, очень хотел.

– Нет, вы подумайте,– с усилием засмеялась Марина, – Родные братья, хуже того, близнецы, а какие разные… Она разлила остатки вина и добавила:

– Не поверите, Славик дождаться не мог, когда же он там окажется, а Владик, – уперся и всё, – Марина пожала плечами, – Да этот сынуля всегда таким был, вы же помните. Ну не разлучать же братьев, в самом деле, еле уговорила. К тому же, такие льготы у них могли быть только при поступлении в военное заведение. Я отвернулась к окну и промолчала. Говорить что-либо не имело смысла. Марина звонила мне после того, как они подали документы. Владик уже тогда заявил, что не хочет быть военным. Когда мать стала что-то объяснять и настаивать, закатил прямо в фойе училища истерику. Разорвал какие-то бумаги, кричал, что не будет здесь учиться никогда и ни при каких обстоятельствах. Марине только с помощью Славика удалось кое-как его успокоить и вывести оттуда. Вечером Марина позвонила мне, рассказала о том, что произошло в училище, и спросила, что я думаю по этому поводу. Я горячо и безоговорочно поддержала ребенка. Помню, что долго говорила про то, что её мальчики, несмотря на внешнее, практически абсолютное сходство, два разных человека, две личности. И что хорошо одному, для другого просто неприемлемо. Мне тогда казалось, я была очень красноречива и убедительна. Я приводила наглядные примеры, того, что может ждать человека идущего не своей дорогой. Или на кого оказывают давление. И призывала её этого не делать. Марина внимательно слушала, иногда даже комментировала, а в конце разговора, прежде, чем повесить трубку, вежливо поблагодарила. На следующий день они подали документы.

В этот вечер расстались мы довольно буднично и даже сухо. Так, как будто я не уезжала через пару дней, а у Марины не был забронирован билет в один конец в Израиль. Разошлись, будто собирались встретиться на следующей неделе или даже раньше.

Через два месяца я узнала, что Марина вышла замуж за своего правоверного еврея и уехала с ним в свадебное путешествие. Да ни куда-нибудь, а в Новую Зеландию. Когда я увидела фотографии, которые Марина прислала оттуда, мне показалось, что они поступили ко мне непосредственно из рая. С трудом верилось, что где-то на земле существуют такие места. И что волна бывает такого невероятного оттенка: от малахитово-салатового до лазурно-мятного. И что есть такое неправдоподобно синее небо, и ослепительно-золотого оттенка песок, и сюрреалистическая изумрудная трава, которой, ну просто не может быть в действительности… И на фоне всей этой рафинированной, почти нереальной феерии, великолепная золотоволосая Марина в белоснежном купальнике, в обнимку с колоритным, внушительных размеров брюнетом.

На новогодние праздники я с дочерью снова приехала к родителям. Как-то на улице мы с ней встретили Бориса, который направлялся куда-то в компании Славика и Владика. Неожиданно эта встреча вполне искренне обрадовала всех нас. Было принято единогласное решение пойти всем в кафе и отметить радостное событие. Пока дети уплетали за соседним столиком пиццу, мы с Борей обменивались дежурными фразами. Я обратила внимание, что Борис плохо выглядит. Он ещё больше похудел, во всей фигуре резко обозначилось что-то птичье. Даже забавный, и такой узнаваемый Борькин чуб, который всегда торжественно и согласно откликался горделивыми поклонами на любое его движение, сейчас изрядно поредел и обвис. Я слушала его довольно рассеянно, и, наконец, не выдержала и спросила напрямик:

– Что с тобой, Боря? Ты болен? Он замолчал так внезапно и стремительно, будто его выключили. На лице появилось скучающее и одновременно уставшее выражение. Боря сидел неподвижно, словно механизм его действия оказался безнадежно испорчен. Я отлично помню острое чувство жалости к этому человеку и ощущение какого-то ужасного, тягостного предчувствия, которое буквально захлестнуло меня от его реакции на вполне безобидный вопрос, хотя он ещё ничего не успел ответить, да и длилось это всего лишь несколько секунд. Он улыбнулся одними губами и, отпив кофе, тихо произнёс:

– Ерунда… Устал, просто… Ну и постарел, наверное… Мы же сколько не виделись? Год? Полтора? Борис снова улыбнулся своей печальной, немного виноватой улыбкой, и, кивнув в сторону «детского» столика, плавно закрыл неудобную тему:

– Мальчишек вот забрал на каникулы, – он достал большой клетчатый платок и вытер лицо, – Все курсанты разъехались по домам, а им куда? Ну и за квартирой их присматриваю, – Боря протянул детям меню и предложил выбрать десерты, – Сейчас вот квартирантов пустил, а что, лишние деньги ни Марине, ни ребятам не помешают, – Боря говорил, словно извинялся. Я молча кивнула. В разговоре возникла небольшая пауза. Марина иногда звонила, поэтому я немного знала, как обстоят у них дела. Мне, например, было известно, что Борис ездил один к мальчикам на присягу. И не только. Он высылал деньги, отправлял посылки, дважды каким-то чудом помог Владику избежать исключения после очередной его выходки. Он выслушивал жалобы, хвалил, наставлял, поддерживал и утешал. А больше все равно было некому. По материнской линии, только какая-то невнятная и уже почти не реальная тётя Юля. Сама Марина за границей, активно занимается устройством своей женской судьбы. Родственники Сергея после его смерти, всякое общение с Мариной и её детьми, прекратили.