Андрей Дробот - Двенадцать месяцев восхождения

– Нет, ты выслушай меня, – прервала курица сокола, – я о твоем благе думаю…

– Ну, коль ты думаешь о моем благе, надо заканчивать разговор, мне пора заниматься делом, – сказал сокол и заклевал словоохотливую курицу, а потом полетел по своим делам, совершенно не заботясь о том, что в курятнике появилась новая страшная байка о нем: о том, как сокол заклевал заботившуюся о нем курицу.

Мораль состоит в том, что надо внимательно оценивать того, с кем ведете беседу и кому даете советы, а другой стороне можно дать совет: меньше слушать, когда подают обед.

О неоднозначной пользе караванов

По искусственной пустыне, сотворенной невесть кем, шел верблюд. В пустыне случались и оазисы, где верблюд мог передохнуть, и источники воды, где он мог утолить жажду. Местность не была мертвой и безжизненной. Но вот что удивительно, подавляющую часть населения пустыни составляли шакалы. Они бегали по пустыне стаями. Одинокие шакалы встречались редко, а если и встречались, то были печальны и искали любой возможности примкнуть к стае.

Шакальи стаи сильно не любили верблюдов за их высокий рост, заносчивый вид, поэтому шакалы взяли за правило обтявкивать верблюдов и устраивать на них травлю в надежде завалить верблюда, таким образом уравняться с ним ростом.

Именно по этой пустыне шел верблюд, которого шакалы уже не раз кусали за ноги, бессчетное количество раз обтявкивали, а один раз даже завалили так, что верблюд еле встал, и шкура до сих пор кое-где свисала клочками. Он спокойно шел и нес свою поклажу, как и положено верблюду, и тут из-за ближайшего бархана выскочила очередная стая.

Шакалы, как обычно, принялись обтявкивать верблюда и кусать того за ноги. Верблюд шел дальше и старался не обращать внимания на кружение вокруг него хищников, но в какой-то момент не выдержал и сказал им что-то неприятное. Не вытерпел. Шакалы накинулись на верблюда с еще большей силой, а один из шакалов выскочил вперед и протявкал буквально следующее:

– Собака лает – караван идет!

– Ты о чем, собака? Я всего лишь один верблюд, а караван составляют многие верблюды. Тут нет каравана! – изумленно сказал верблюд.

– Нет, собака не я, собака – это ты, поскольку от тебя одно зло в пустыне, ты несешь и не делишься, ты заносчив и не служишь нам… А караван – это мы, шакалья стая! – злобно протявкал шакал.

– Да какой же из вас караван?! – изумился верблюд.

– Очень даже какой!

Шакалы выстроились в вереницу и побежали…

Мораль состоит в том, что можно составлять караван истории армии, караван истории чиновничества, караван истории писательства, строительства, предпринимательства… А можно составлять караван истории преступности, ложных обвинений, интриг, злопыхательства… Чтобы понять, в каком караване вы состоите в текущий момент, надо оценить тот реальный груз, который вы переносите, что вы созидаете своими текущими действиями.

О разном восприятии мира

Две души в родительский день сидели на ветках старой березы, росшей на кладбище среди множества других берез и тополей и, глядя на копошившихся у могил людей, рассуждали.

– Вот скажи мне, милая душа, что делают люди внизу? – спросила первая душа.

– Это действие, душенька, сравнимо с ухаживанием за пустой бутылкой из-под напитка, – ответила вторая душа. – Люди вместо того, чтобы выбросить эту бутылку или оставить дома для коллекции, что положительно невозможно из-за скорого гниения сосуда, о котором мы говорим, закапывают ее в землю и поклоняются ей.

– Я того же мнения. Вот смотри, мы с тобой тут сидим, как квинтэссенция того, что было заключено в двух телах, из похороненных на этом кладбище, но к нам нет внимания, – согласилась первая душа. – Люди ухаживают за своими произведениями, за своими материальными вложениями, заключенными в надгробия и скромную территорию могил, а мы, души умерших, их не интересуем, а ведь в нас вся суть…

– Тут ты не совсем права, нас поминают добрым словом, глядя на лики на скорбных надгробиях, – подхватила разговор вторая душа. – Но разве эта скорбность была нашим главным качеством? В моем фотоальбоме есть куда интереснее фотографии, куда оптимистичнее, но я точно знаю, что в этот фотоальбом никто не заглядывает. Боюсь, как бы его не выбросили за ненадобностью.

– Нас действительно поминают не теми и не там, – согласилась первая душа. – Мне важнее, чтобы они пользовались тем, что я создала, чтобы поминали меня добрым светлым словом, благодарили, чтобы вспоминали мои поступки и слова, а не ухаживали за могилой моего тела. Как мне приятно, когда они ходят по даче, которую я выстроила своими руками. О сколько сил на это ушло! Это и есть мое настоящее надгробие, где весело смеются мои внуки, где мои повзрослевшие дети и их близкие готовят шашлыки, выпивают… – вот это мне по душе.

– Истинно говоришь, подруга, – согласилась вторая душа. – Если сам себе при телесной жизни не сделаешь, так сказать, надгробие, то будешь быстро забыт или вечно печально вспоминаем на кладбищах. Но ты знаешь – и это не панацея. Забывается все. У нас впереди вечность, а люди очень конечны. Через несколько их поколений и твоя дача придет в негодность, могилки забудут, фотоальбомы точно выбросят… и нас ждет совсем иная жизнь. Мы опять умрем.

– Не будем о грустном, – сказала первая душа. – Этих перерождений, видимо, будет немало… Смотри, с моей могилки всю траву вырвали, будто трава мне мешает. Ну что за люди – о ком бы ни заботились, все делают под себя.

– А на моей могилке цветы искусственные воткнули, – подхватила тему вторая душа. – Да я всегда искусственные цветы ненавидела! Смотри, что делают! Обмыли мой памятник! Будто меня…

Тут обе души расхохотались так, что окружавшие их птицы, испугавшись, взлетели, а люди, ухаживавшие за могилками, подняли головы, устремив взоры куда-то к верхушкам деревьев.

– Ну наконец-то, обратили на нас внимание, – сказала первая душа.

– Не на нас, не рассчитывай. Ищут, что спугнуло птиц, – сказала вторая душа. – Некоторые испугались. Они же боятся кладбищенских привидений до смерти. Они вообще боятся всего необъяснимого их науками, в том числе и нас.

– Это да, – согласилась первая душа. – Я как-то зашла домой, где жила когда-то, и случайно потревожила сон дочери. Захотела узнать, что ей снится, но, видимо, и сама приснилась неудачно. Та вскочила и давай молиться, а следующим вечером с горящей церковной свечой прошла по всем комнатам. Это так неприятно. Будто я чертовщина какая-то. Да и чертовщину таким образом сложно вывести, надо себя менять, свой образ мыслей. А они думают, будто сходил один раз в церковь, зажег свечу – и этого достаточно.

– Их просто жизнь привязывает к материальному, – подхватила тему первая душа. – Им вдалбливают с самого детства, что дважды два четыре, что хлеб, то есть материальный достаток, – всему голова, что Бог предметен, то есть с ним можно общаться, обращаясь к иконам, что можно приблизить его к себе, окружая себя религиозными предметами и заходя в религиозные дома, что технологии, облегчая труд, создают все. Они – дети цивилизации, именно поэтому они общаются с нами через наши могилы, как со знакомыми по телефону. Печалятся, вместо того чтобы радоваться за нас. Да мы впервые почувствовали настоящую свободу, а они страшатся свободы и боятся будущего.