Валерий Юабов - Долгая дорога

Время от времени Света поглядывала на свой столик, где сидели какие-то девчонки, её ровесницы… Сейчас, небось, эти малявки начнут её расспрашивать, кто такой этот взрослый парень. А что она скажет? Ведь совсем меня не знает, подумал я и мне почему-то стало очень весело.

Потанцевали мы со Светой ещё разок-другой, попрощались, расходясь и… Больше не встречались. Почему же я не сказал ей: «Давайте увидимся?» Ведь хотелось, но подумал: «Она совсем ещё девочка, школьница. Неудобно»… Да и я в то время был в бурных переживаниях: заканчивался роман с Инной. Через какое-то время встретился с Галей. К тому же я и работал, и в аспирантуре учился.

Вот так, в суете, в делах, в новых встречах ушло куда-то вглубь светлое, радостное впечатление. Ушло, притаилось, казалось даже, что забылось совсем. И никаких предчувствий не возникло у меня, когда три года спустя отец сказал за ужином: «Мы идём завтра в гости… В одну семью, их хвалят. И родителей, и дочку». Да и с чего бы появиться предчувствиям? Ведь говорилось такое уже не в первый раз. После моего разрыва с Галей родители с новой энергией принялись искать для меня невесту. Отец, встречавшийся в своей мастерской со многими людьми, вёл поиски по-деловому: расспрашивал, кого мог, собирал информацию, знакомился. Что ж, думал я, таков обычай. Ведь женились же по сватовству почти все молодые бухарские евреи, с которыми я знаком! К тому же я знал, что «на рынке женихов» ценюсь достаточно высоко, как один из самых «кошерных» парней в нашей среде: из приличной, хоть и небогатой семьи (у отца всё же свой маленький бизнес), с высшим образованием, не пью, не курю. Согласитесь, когда знаешь, что о тебе говорят с уважением, хвалят, ждут в десятках домов, – это всё же приятно.

Отец, понятное дело, искал невест только среди «наших». Одобряла это и мама. «Бухарская обязательно будет хорошей хозяйкой», утверждала она. Отец же напирал на моральные качества: «Наши девушки скромные, а это важнее всего. Характер там или ещё что – наладится. Главное, чтобы верная была жена. А если гулящая, какая уж тут семья?» Я не спорил, мне и самому хотелось – а кому же не хочется, – чтобы у меня была верная жена. Правда, сейчас-то я думаю: если женщина очень несчастлива в браке, можно ли её осуждать за попытки хоть как-то утешиться? Жизнь малость подскоблила мои восточные представления о поведении мужчин и женщин…

Словом, когда отец предлагал мне очередную «невесту», я не противился, даже, пожалуй, рад был отвлечься от своих неудач, от мыслей о Гале. А вдруг повезет!

Но везенья всё не было. После первой встречи я, как только мы вышли за дверь, сказал отцу: «Да ни за что!» – «Дело твоё», – сердито пробурчал он. Вторая «невеста» была милая и красивая, но ей не понравился я…

Постепенно я привык к тому, что прихожу в гости к незнакомым людям с намерением породниться. И всё же в первые минуты, чувствуя, что все взгляды направлены на меня, немного смущался. Так было и в тот вечер, когда мы пришли к Назгиновым. Вероятно, поэтому, здороваясь, проходя в дайнет, усаживаясь, я никого толком не разглядел. И только за столом, подняв глаза, внезапно встретился взглядом с той, ради кого пришёл сюда. «Да это же та девушка! Света…» – обрадовался я.

Потому ли, что и Света вспомнила меня, не знаю, только глядела она на меня приветливо, разговаривала охотно, без всякого смущения или жеманства. Мне это понравилось и даже удивило немного. Ведь обычно при первом знакомстве «претендент» распускает перья, старается показать себя, расположить к себе, а девушки держатся настороженно, замкнуто.

Так же естественно и просто, будто к ним пришли в гости добрые знакомые, вели себя её родители. Когда мы пришли, Миша, Светин отец, сидел, склонившись над газетой. Читал он её почему-то не в очках, а через лупу. «Вот ищу работу новую, – объяснил он. – Хочу профессию поменять. Надоело на фабрике, да и зрение никуда стало».

Миша был портным, как и мама, но, видно, гораздо легче, чем она, относился к проблеме смены профессии. Разговаривал он мягко, спокойно. Ни одного «анкетного» вопроса не было нам задано за этим столом, хотя у бухарских евреев вообще-то приняты в таких случаях долгие, с множеством подробностей, разговоры о делах, о родственниках.

Легко и просто было мне в этом доме. Я глядел на милое личико и думал: «Ведь уже три года мы могли бы… Ну а что будет теперь?»

Закинув головку, улыбаясь и глядя на меня снизу вверх, Света ответила мне, когда мы перед уходом прощались:

– Да, конечно, звоните. Я буду рада.

Вот так всё и началось. Мне кажется, что с первого взгляда за столом я что-то такое почувствовал. Мне кажется, что и Света… Но о том, как начиналось всё с той, кого ты и сейчас любишь, почему-то гораздо труднее писать, чем о любовных историях, которые давным-давно закончились. Наверное, потому, что для тебя это не «история», а твоя собственная жизнь, часть твоего существа.

Скажу только, что через три месяца после первой встречи мы со Светой поженились и вроде бы до сих пор нисколько об этом не жалеем.

Я остановил машину возле нашего дома, выключил зажигание и взял Свету за руку. Мы и когда ехали, тоже иногда держались за руки, но чтобы остановить машину, понадобились обе руки.

Выходить мы не торопились.

Конец сентября, поздний вечер. Изнуряющая летняя жара спала, дни посвежели, прохладные вечера пропитаны пряными, горьковатыми запахами осенней листвы. Неширокая наша улица похожа на аллею в парке, кроны могучих клёнов, дубов и лип местами даже смыкаются над ней. Увядая, они с каждым днём становятся всё ярче, всё наряднее. Листья, опадая с чуть слышным шелестом, словно бы совершают в воздухе медленный прощальный танец.

Прекрасны деревья и вечером. Там, где сквозь ветви проникает свет уличных фонарей, листья горят оранжево-красным пламенем, светятся насквозь, отбрасывая на асфальт яркие отражения. Поигрывает ветерок, колышет ветви, и по дороге, по крышам машин, по стенам домов движутся их причудливые, похожие на привидения тени.

Нам хорошо. Залетая в окна машины, ветерок ласкает щёки. Доносит до нас голоса, смех – то звонкий детский, то негромкий женский… Соседи семьями отдыхают на своих верандах. Ещё совсем недавно из этой же машины слышали мы по вечерам только стрёкот цикад. Нескончаемый, волна за волной, волна за волной, всё усиливающийся, к концу волны уже похожий на резкий металлический скрежет. Сейчас прошло время цикад и когда голоса смолкают, вокруг тишина… Хорошо!

Оранжевые блики пробежали по Светиному лицу, коснулись щеки, озарили её густые, упругие, лоснящиеся чёрные волосы, всю их массу, изгиб за изгибом. Ну, до чего же красиво! Я даже головой помотал от удовольствия.