Валерий Юабов - Долгая дорога

Еще слаще, чем Кандхури, обряд Ширини хури, то есть «поедание сладкого». Тут уж одним сахаром дело не ограничивается! На столе полно кондитерских соблазнов. Ведь Ширини хури – это предсвадебный вечер с гостями. Устраивают его родители невесты, а родители жениха приходят с подарками, с различными золотыми украшениями для будущей невестки. Специально приглашённая женщина-глашатай показывает их гостям, описывая каждый подарок.

Далее происходит Кошчинон – выщипывание бровей и всяких лишних волосков на лице невесты. Об этом обряде я подробно писал в первой книге, когда рассказывал о свадьбе моего дяди Робика.

И последний обряд перед свадьбой – это Домот-дророн, приход зятя. То есть жених приглашается в дом невесты на обед по-родственному, как бы для более тесного сближения.

Наконец, совершается главный обряд – хупа, венчанье. Празднуется свадьба… Казалось бы, всё? Нет!

В первую же субботу после свадьбы родители жениха, вернее, уже мужа, устраивают Пойтах. Это что-то вроде повторения свадьбы, с обедом, с музыкой, танцами. При этом снова приглашается женщина-глашатай, которая демонстрирует собравшимся приданое невесты. Его по нашим обычаям покупают родители жениха. А после этого каждая из семей устраивает ещё один многолюдный праздник, который называется Повакунон. Ну, что-то вроде «добро пожаловать в наш дом»…

Уф! Теперь уже всё!

Кстати, раз уж я коснулся свадебных обрядов… Других традиционных празднеств, торжеств, сборищ у нас, у бухарских евреев тоже невероятное количество. Не слишком ли много? Я уже писал, я вовсе не враг традиций, они объединяют, сближают людей. Но соответствует ли их количество уровню нашей жизни, её современному, деловому, городскому ритму? Да и просто материальным возможностям? И не потому ли в большинстве семей постоянно, то печально, то раздражённо, то трагически звучит: «Деньги, деньги, деньги»…

Но дело не только в этом. Неплохо бы припомнить и честно себе признаться, в какую формальность превратились у нас многие из обрядов. Даже такие, где формальность равнозначна кощунству. Достаточно назвать поминки… О нет, конечно, не те, когда и родные, и друзья полны горестным чувством недавней потери! Тогда совершенно естественна и оправдана обстоятельствами потребность собраться всем вместе, созвать тех, кто тоже скорбит и сочувствует, побыть среди них. Но проходят годы и смягчают остроту боли. В памятные дни хочется собраться в тесном кругу семьи, тихо, с любовью поговорить об ушедшем… Но обычай требует: снова и снова, в течение долгих лет – широкие поминки! Непременно многолюдные. И чем больше людей, чем лучше ты их накормишь, тем ты, значит, сильнее скорбишь об ушедшем родственнике. Не забыл его… И вот набивается полный зал людей, из которых многие усопшего не знают, а только слышали о нем. Они сидят за столами и под звуки проникновенной речи раввина едят, пьют и разговаривают. О чем? Да о чем угодно: о своих делах, о биржевых новостях, о ценах на недвижимость, о здоровье… Никто и не вспоминает об усопшем, кроме его близких родственников. Ну еще ребе… Он, кстати, чаще всего тоже и в глаза не видел человека, почившего много лет назад. Однако же долго и вдохновенно превозносит его добродетели, его характер… Но кто слушает ребе? Гул стоит над залом, стучат вилки и ножи.

Вот это я и считаю кощунством.

Я знаю, конечно, что такие традиции, превратившиеся в формальность, существуют не только у нас, у бухарских евреев. Похожее происходит, к примеру, и на Кавказе. Застолья на Кавказе собираются по любому поводу – ведь там виноград, разливанное море вина… Вообще-то ничего плохого в этом не вижу. Но вот недавно в рассказе одного из своих любимых писателей, Фазиля Искандера, прочел я размышления, очень близкие моим: как в его родной Абхазии люди порой превращают в бессмыслицу любую, даже прекрасную традицию. Я так обрадовался такому сходству наших мнений, что решил процитировать здесь строки из рассказа «Должники», где рассказчик приглашён родственником на празднование дня рождения сына. Вот эти строки:

«Насмотрелся я на эти празднества. Приглашают человек двести, триста, за стол начинают сажать часов в двенадцать ночи. Пока всё приготовят, пока дождутся прихода начальства. А, главное, приношения. Стоит посреди двора деревенский глашатай, рядом с ним сидит девочка за столиком. Она слюнявит карандаш и записывает в ученическую тетрадь, кто что принес. Подарки деньгами, но больше натурой.

– Ваза, прекрасная, как луна, – кричит глашатай, высоко поднимая ее над головой и показывая всем гостям. – Чистая и прозрачная, как совесть дорогого гостя, – импровизирует он…

– Одеяло русское, – кричит глашатай, вдохновенно разворачивая стёганое одеяло. – Под таким можно уложить целый полк, – бесстыдно добавляет он, хотя размеры одеяла самые обыкновенные (…) Пока глашатай краснобайствует, гость с комической скромностью стоит перед ним, низко опустив голову. На самом деле он искоса следит за девочкой, чтобы она правильно записала его фамилию и имя. Потом он присоединяется к зрителям, а глашатай уже превозносит следующий подарок (…).

Одним словом, это своеобразный спектакль. Конечно, если ты пришел без подарка, тебя никто не прогонит, но общественное мнение создается.

В общем, я не поехал, но всё же послал ему поздравительное письмо…»

Я очень веселился, читая эти строки. Хоть и описывает Искандер празднество в абхазской деревне, где обстановка совсем иная, но суть очень похожа! Подумать только, даже глашатаев мы приглашаем, как абхазы! Конечно, кое в чём они нас переплюнули: у нас таких краснобаев не водится.

Но вернемся к нашим хлопотам… Как только до нас со Светой дошло, сколько всего предстоит, какой поток повторяющих друг друга празднеств вот-вот обрушится на нас (хотя думаю, что тогда мы знали не обо всех), мы приуныли. Я даже начал спорить, пуская при этом в ход, как оружие, свое «Лучше бы вообще к океану». В конце концов решили, кроме свадьбы, устраивать только Кандхури. Не сомневаюсь, что многие родственники и знакомые нас осуждали…

А дел и беготни всё равно было по горло! Составлялись списки приглашённых. К ним возвращались снова и снова – кого-то забывали, кто-то сообщал, что приведет с собой таких-то… Всё перечеркивалось и составлялось заново… Мама таскала Свету по специальным магазинам свадебной одежды. Ездили они в нижнюю часть Манхэттена, на Даленси-стрит, она славится магазинами одежды, постельного белья и великого множества прочих товаров, необходимых для экипировки и обустройства гнёздышка молодожёнов. Из своих походов мама и Света возвращались, возбуждённые этим изобилием и полные приятных впечатлений. Но и платье купили красивое, хотя пришлось его чуток ушивать.