Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

– Я больше не буду! Не надо обменивать, пожалуйста… – И Эммка снова всхлипнула так жалостно, как умеют всхлипывать только очень маленькие дети.

– Ну, хорошо, давай…

Быстрый, дробный топот босых ножек – и почти в то же мгновенье ко мне прильнуло теплое Эммкино тельце. Она вздохнула глубоко, всхлипнула в последний раз… И мы уснули.

Я проснулся внезапно то ли просто так, то ли от каких-то звуков. Мама? Нет, мамы в комнате не было. Она уже Эммку забрала к себе – значит, заходила к нам, вернувшись ночью со смены. Но почему-то за дверью раздавался то шорох, то движение. Не привычная поступь родителей, сопровождаемая пощелкиванием домашних шлепанцев. Нет, это был другой, незнакомый шум, и он меня пугал. Может, кошки, старался я успокоить себя. Вспомнил, как Эммка боится кошек и каким смешным мне это казалось. Но сейчас я и сам не испытывал никакого удовольствия при мысли, что квартира, может быть, полна кошками, и я увижу, как светятся в темноте зеленые глаза… А шум то прекращался, то снова возникал… Вот будто голос чей-то, шепот… Шаги… Заскрипели полы, все ближе к моей двери… Она приоткрылась, кто-то осторожно ходил уже по моей комнате… На секунду мелькнул лучик света… Я зажмурился… Приоткрыл глаза – сново темно. И шорох, шорох…

Я покрылся холодным потом. Открыл рот, чтобы крикнуть: «Воры, воры!» – но ни звука не вылетело из моей глотки. Сперло дыхание, я похож был на немую жабу…

Все затихло. Я лежал, не в силах пошевелиться, прислушиваясь, вглядываясь в темноту. Наверно, это долгое напряжение было не по моим детским силам, я внезапно заснул, когда, как – не помню.

Утром меня разбудили громкие голоса. Отец и мама о чем-то взволнованно переговаривались. По квартире разгуливал ветер – я понял, что распахнута входная дверь. Что-то случилось… И я почему-то знал, что случилось! Не успев додумать эту мысль, я кубарем слетел с постели.

Отец сидел на корточках в прихожей и что-то подбирал с пола. Рядом с ним валялась открытая Эммкина сумочка, набитая ее сокровищами – какими-то серебристыми ленточками.

– Как это я не услышал? – бормотал он.

– Они знают, когда приходить! Время самого глубокого сна выбирают… – У входных дверей стоял дядя Юра, Дорин муж. Это он, оказывается, поднял тревогу рано утром, когда, идя на работу, увидел, что наша дверь почему-то открыта, а в прихожей никого нет… – Они свое дело знают, – сказал он, как бы отдавая должное мастерству воров и в то же время сожалея о постигшей нас беде.

– Как же это я не услышал? – снова пробормотал отец.

– Я слышал… Я их услышал! – Я сказал это сначала очень тихо, потом выкрикнул, вдруг ясно вспомнив, что случилось ночью.

Отец поднял голову.

– Ты слышал? Тогда почему не позвал, не кричал, что грабят?

Я собирался ответить, что не кричал, потому что голос мой исчез куда-то, звуки не вылетали из горла. Но объяснять это было слишком трудно. И почему-то ужасно не хотелось.

– Ну, чего вам надо от ребенка? – Мама подошла и обняла меня. Она, как всегда, все понимала. – Он крепко спал, ему что-то почудилось сквозь сон… И слава Богу, что…

Она не закончила, поцеловала меня, потом подошла к вешалке.

– Слава Богу, взяли только пальто одно… Демисезонное. Нахлебнички…

– Юабов, если еще хоть раз сделаю тебе замечание, запишу его в дневник!

Дождался… Как теперь быть? Как я могу не ерзать и не оглядываться, если за моей спиной сидит Лариса Сарбаш. У Ларисы такие глаза, что стоит ей взглянуть на меня, как я… Ну, я не знаю, что тогда происходит со мной, только мне все время хочется смотреть на нее и смотреть. И что-нибудь ей говорить, потому что Лариса замечательно слушает, ее глаза тогда открываются совсем широко… Эх, если бы мы сидели рядом! Но Лариса сидит позади, а я – за второй партой в среднем ряду, так сказать, под самым носом у нашей учительницы. Оборачиваться – нельзя. Не оборачиваться – просто невозможно!

Я томлюсь, а учительница наша Екатерина Ивановна, или Толстуха, как мы прозвали ее еще в прошлом году, в первом классе, прохаживается в это время вдоль классной доски. Пол возле доски обычно поскрипывает, а уж под ней-то должен скрипеть – вон какая грузная. Но учихала наша умеет ходить как-то по-особенному: она не переваливается всей тяжестью с ноги на ногу, а как бы медленно плывет, как бы катится… И пол молчит! Заложив руки за спину, Толстуха плавает взад-вперед, взад-вперед – и все говорит, говорит… Рассказывает новый материал – про круговорот воды в природе.

Да, учитель – это, конечно, человек особенный. Не такой, как мы. Вот уж полчаса, наверно, рассказывает про этот самый круговорот – и не по книжке, а так, на память, и глядит при этом не на нас, а куда-то в потолок или, скажем, в окно. Но только шелохнись – тут же замечает! Как? Просто удивительно. Нет же у нее второй пары глаз за ушами!

Но вот Екатерина Ивановна замолчала и уселась за стол. Просматривает какие-то записи, наклонив свое круглое добродушное лицо, которому так не идет сердиться… Лицо это обрамлено рыжеватыми волосами, короткими и волнистыми. Волосы, впрочем, уже седые, но Толстуха красит их хной… Ученикам ведь все известно! Девчонки, конечно же, обсуждают и как учителя причесаны, и как они одеваются. Екатерина Ивановна, по общему мнению, одевается просто, но со вкусом.

– Так вот… – говорит Толстуха… И опять – про этот круговорот, про какие-то испарения. Ну, сколько же можно? У меня уже спину свело оттого, что я все время борюсь с желанием обернуться. Мне кажется, я всем своим затылком чувствую взгляд Ларисы. Хоть бы она шепнула мне что-нибудь! Но нет, не шепнет. Лариса вообще молчаливая, скромная очень. Когда говоришь с ней – чаще всего молча слушает. Раскроет свои глазищи, даже почти не моргает… Она и на переменках никогда не бесится, не бегает по коридору. Иногда только прыгает через скакалку. Я люблю смотреть, как она прыгает, такая ловкая, тоненькая, стройная. И волосы у нее пышные, светлые. А веснушки – так вообще замечательные!

Вспомнив про веснушки, я не выдержал.

– Пойдем за коржиками на большой переме… – зашептал я, повернувшись к Ларисе. И не успев закончить фразу, услышал:

– Самым внимательным учеником сегодня был Юабов!

Я сделал стремительный поворот, втайне надеясь, что моя поспешность, как знак послушания, еще может спасти меня. Но нет! Последовало то, что и должно было…

– Ну, что же, расскажи-ка нам, Валера, что ты сегодня узнал…