Ким Корсак - Предел погружения

– А кто твой дед? – глаза доктора зажглись интересом. – Адмирал?

– Не, он на флоте срочную служил. Коком.

– Тогда я ему верю, – рассмеялся Гриша. – Кок на лодке нужный человек, не то что адмирал.

Паша одобрительно кивнул:

– А ты соображаешь, хоть и доктор.

Он снова потянулся за леденцами, но Гриша ловко подпихнул кулёк к себе, взял его и отодвинул ящик стола.

– Хватит с тебя на сегодня. А то прыщами изойдёшь.

– Жадина, – буркнул Паша, глядя, как докторское колено задвигает ящик, поглотивший вожделенные барбариски. – Сам небось хрустишь потихоньку ото всех.

– Хрущу, – Гриша пожал плечами, – только почему потихоньку? И я свою норму знаю.

– Так алкаши говорят.

– И вообще, я их держу на случай качки. Так что надо их растянуть до конца похода, а не скормить все сразу какому-нибудь прожорливому механику.

– Это я-то прожорливый? – возмущённо выдохнул Паша. – Да я нипочём не стал бы…

Сирена взвыла над головой, обрывая его. Пронзительно задребезжал звонок.

– По местам стоять, боевая тревога! – зажужжал «Каштан». – Всплывать на перископную глубину.

– Почему всплываем? – доктор вскочил. – Случилось что?

– Не-а, – отмахнулся Паша, выскакивая из каюты.

Ну почему медотсек устроили так далеко от кормы?

Бледно-белая прореха с рваными неровными краями медленно сползала в правый нижний угол экрана, почти незаметно, но всё же сдвигалась. Кочетов это видел, но всё же потянулся к «Каштану»:

– Акустик, что у вас там?

Вместо ответа из рубки высунулась встрёпанная голова мичмана Селихова в наушниках.

– Судя по отражению звука гидролокатора, полынья уходит, товарищ командир. Не всплывём.

– Всплыть, может, и всплывём, – штурман покачал головой, – но нас льдами затрёт. Они дрейфуют, их сносит течением.

– Значит, будем ждать, – Кочетов пожал плечами. – До двенадцати ночи мы должны успеть выйти на сеанс связи. Ищите полынью. Нужна перископная глубина – как минимум на двадцать минут.

– Есть искать, тащ командир, – отозвался Селихов, дверца рубки прикрылась за ним.

– Отбой боевой тревоги, готовность номер два подводная, – Кочетов опустился в кресло. – Курс двадцать пять градусов, скорость пять узлов.

Через полчаса менять вахтенных. Когда наконец найдут полынью и он передаст координаты, можно будет поспать час или два. Может, и затылок отпустит. Со вчерашнего дня ломит.

– Роман Кириллович, – штурман придвинул к нему карту. – В пятидесяти милях по курсу отмечен слой высокой плотности воды, – неровно обрезанный палец упирается в тёмное пятно. – Мы можем резко перейти в него.

И тогда лодка подскочит вверх. И – башкой об лёд.

– Вас понял. Вахтенный механик, – он поискал глазами черноволосую макушку Караяна, – слышали доклад штурмана?

– Так точно, – рука Караяна замерла над кнопками управления дифферентовочными цистернами в ожидании команды. Кочетов кивнул:

– Утяжелите лодку, тонну в нос.

– Есть тонну в нос, – пальцы забегали по кнопкам прежде, чем он договорил. – Лодка утяжелена, тащ командир, тяжёл нос.

– Добро, – Кочетов кивнул. – Будьте готовы экстренно принять балласт в ЦГБ по команде.

– Есть!

Два часа поспать – это слишком большая роскошь. Сорока минут хватит.

В мутной жидкости плавали белесые островки жира, кое-где виднелась морковь и кусочки тушёнки, древней, как атомные лодки первого поколения. Артур поболтал ложкой в своём супе, покосился на Пашу, подпирающего подбородок кулаком.

– Холодное уже, – тихо сказал вестовой, доливая из половника в миску. – Извините, товарищи офицеры.

– Кок, наверное, отчаялся нас ждать, – хмыкнул Артур.

– Если хотите, можно подогреть. Мы быстро – пять минут.

– За пять минут нас опять по тревоге вызовут, – усмехнулся он. – Давайте уж поедим, пока можно.

Холодный суп оставлял во рту странный вкус – было похоже на недоваренный холодец. Или переваренный? Артур покосился на Пашу, механически отправлявшего ложку в рот раз за разом. Слева от него было пусто.

Артур снова подозвал вестового.

– Знаешь, ты неси всё сразу: и котлеты, и компот. А Александра Дмитриевна, конечно, уже поела?

– Она не приходила сегодня, тащ кап-три. Сказала, ей нездоровится. Я ей чай приносил с печеньем.

Артур опустил ложку. Нездоровится? Подо льдами не качает. И простудиться на лодке особо негде. Давление? Голова?

– Паш, – он повернулся к приятелю, – вы вроде с доком дружбаны? Ты у него в медотсеке Вершинину, случайно, не видел? Ничего он про неё не говорил?

– Да нет, – тот моргнул, потёр припухшее веко, – а что?

– Слышал – она есть сегодня не ходила? Нездоровится, говорит. Что это значит, хер поймёшь.

– Ну, Настюха моя так и говорит каждый месяц, – Паша важно кивнул. – Что ей нездоровится, чтобы я её не трогал и принёс шоколада. У них эти… бабские дни.

– Аа, – Артур поспешно схватился за ложку, глотнул супа. К лицу приливал жар, щёки уже вовсю горели.

Тьфу, господи, что он, в самом деле, восьмиклассник? Что тут такого-то?

– Конечно, не факт, что у неё именно это, – Паша с философским видом поднял ложку, – женщины – их вообще никогда не поймёшь. Но если она говорит, что ей нездоровится…

– Да понял, понял, – Артур поморщился. Вестовой поставил тарелку с гречневой кашей и котлетой перед ним, перед Пашкой, двинулся дальше.

Артур рассеянно придвинул к себе тарелку, ткнул вилкой котлету.

– Вот из чего они их жарят? – забурчал Паша. – Из резины? Из покрышек?

– Мгм… – Артур повернулся к нему, щёлкнул по столу кончиком пальца. – Слушай, так, может, ей шоколадку отнести? У меня как раз две остались.

– У тебя шоколадки – и ты молчал? – Паша прищурился. Покачал головой, укоризненно вздохнул. – Лучше б ты мне их принёс, а не Вершининой.

– По местам стоять, боевая тревога! Всплывать на перископную глубину!

Артур встал, покачал головой.

– Наша песня хороша – начинай сначала. Пошли, – он легонько пихнул в плечо Пашу, косящегося на свою надкусанную котлету. – Резиновые – нечего о них жалеть.

В боку снова заныло, словно ей понемногу выкручивали рёбра. Саша тихонько вздохнула. Как она только ни пыталась устроиться – на спине, на боку, угнездившись между стенкой и подушкой, сон никак не шёл. Поначалу она опасалась, не мешает ли она спать Илье на верхней койке своим крученьем, но Илья, только зайдя в каюту, влез наверх и замер там, словно его сразили сонные чары.

Конечно, если пять раз в сутки тебя поднимают по тревоге, тут уж не до бессонницы.

Саша осторожно присела на постели, взглянула на экран телефона почти виновато. У кого-то нет минутки поспать, а она три часа ворочается.

Поколебавшись, она сунула ноги в тапочки, накинула робу поверх майки и «домашних» серых штанов. Хорошее средство от бессонницы – пройтись, пусть и не на свежем воздухе, а по пропахшим железом и маслом отсекам.