Юлия Рябинина - Только не я

Поэтому в этот день мне пришлось занимать себя всем, чем только угодно, чтобы не впадать в уныние. Но стоило только спуститься в группу малышей, я пропала там на целый день и уже только к позднему вечеру доползла до комнаты, практически не чувствуя под собой ног.

Разговор с Тимофеем согрел душу и сердце тем, что он как никогда был весел, и это тут же отразилось на мне. Наконец-то сегодня первый раз ему дали посмотреть на свою собственную спину, и он был в легком недоумении от того, что кожа была такая же гладкая, как и прежде.

– Снежинка, я охренел, когда это увидел, ну, просто, если сказать честно, я лазил в интернете и примерно знаю, какие увечья остаются на коже после ожогов серной кислотой.

– Ну, вот видишь, а ты не верил, я так рада, – бодро отвечала я парню, хотя у самой настроение было на нуле.

– Жаль, что сфотографировать не разрешили, – голос Тимофея просто искрился радостью, и я не смогла сдержать улыбки. – Скоро уже домой вернусь, не могу дождаться этого дня, – горячо шептал в трубку парень, и я краснела от хрипловатого шепота.

Я горела от предвкушения встречи с ним.

– Я тебя очень жду, – вторила ему.

А потом была бессонная ночь, в которой я все время пыталась выбраться разными путями из детского дома, чтобы встреть в аэропорту Тимофея, но у меня никак не получалось этого сделать, и я просыпалась в холодном поту и с лицом, мокрым от слез. Решив, что не буду спать, через несколько минут, только коснувшись подушки, я проваливалась в сон, и все шло по кругу.

***

А тем временем учеба не стояла на месте. Бесконечными тестированиями нас завалили в начале мая, и уже после десятого мы только и делали, что писали пробные тесты. Это был тихий ужас, в котором мне приходилось вариться одной. День за днем одно и то же. Мне казалось, я превратилась в зомби, которого гоняют по кругу, и он ничего с этим не может сделать, просто идет вперед, потому что перед ним машут куском мяса.

«Фу, Яся, ты с кем себя сравниваешь», – одернула я себя и поморщилась, стоило только представить эту ужасную картину.

– На сегодня можете быть свободны, отдыхаем, – скомандовала Елена Николаевна, и все одновременно зашуршали учебниками и тетрадями.

– Есения, подойди ко мне.

Черт, ну, почему именно тогда, когда хочется оказаться одной в комнате подальше от посторонних глаза и ртов.

Я собираю учебники и тетради, засовываю все в рюкзак и подхожу к учительскому столу. Смотрю поверх головы Елены Николаевны.

– С тобой все в порядке? – задает она вопрос с той громкостью, которую могу услышать только я.

– Мгу, – отвечаю ей.

– Я просто наблюдаю за тобой и понимаю, что как-то все стало между тобой и одноклассниками натянуто и напряженно.

Я уставилась на нее в неверии. Твою мать, черт, правда? Она только сейчас это заметила?

– У меня все хорошо, Елена Николаевна, не переживайте, я могу идти? – вопросительно приподнимаю брови.

– Конечно, можешь, но если вдруг что, обращайся, не стесняйся, – сказав это, она тут же уткнулась в пиликнувший телефон.

Тьфу, блин, так противно. Разворачиваюсь к ней спиной, не медля ни секунды, выхожу за дверь и прямиком к себе в комнату. Одиночество, словно покрывшаяся коркой ранка, надтреснуло не вовремя, и из-под него начала просачиваться кровь, расползаясь с каждой секундой все большим пятном.

Я быстро передвигаю ногами и, чтобы отвлечься, в мыслях пытаюсь представить Тимофея, нашу встречу с ним и то, что я ему скажу, как только увижу. А еще, когда моя фантазия выходила за рамки дозволенного, я представляла себе, как в день прилета парня мне позвонит его отец, и к воротам детдома подкатит дорогой черный тонированный джип, и я буду идти через двор к нему, водитель распахнет дверцу, а все наши прилипнут к стеклу многочисленных окон и будут облизываться и исходить слюнями и злиться из-за того, что это не им повезло, а мне. Да, такие чувства меня посещали постоянно. Неверное, я злилась на наших детдомовских из-за того, что меня бросили все, и мне хотелось их уколоть как можно больнее, а для нас обрести семью является самой сокровенной мечтой, и даже те, кто говорит, что им и в детдоме живется неплохо, все равно в душе завидуют тому ребенку, которому повезло чуть больше, чем ему, потому что он обрел семью.

– Ты жуткая личность, Елисеева, – удивлялась я сама себе, глядя в свое отражение в зеркале, когда проходила мимо холла.

А потом на меня будто снизошло понимание в одно мгновение, я поняла, почему со мной все бросили дружить. Они мне просто тупо завидовали. Завидовали тому, что в один прекрасный день за мной приедут и заберут отсюда, а у них теперь только одна дорога – это учеба. И потом взрослая жизнь, и семью они обретут, если им повезет со своей второй половинкой, и то не факт, что их примет радушно семья избранницы или избранника. Ведь детдомовские дети – они на любом отрезке жизни останутся детдомовскими, навсегда.

На взвинченных до предела нервах залетаю ураганом в комнату, бросаю на пол рюкзак, сдираю с вешалки жилетку и, захлопнув с обратной стороны с силой дверь, укладываюсь в пять минут, чтобы выскочить на улицу, чтобы стрельнуть у кого-нибудь сигаретку и покурить. Солнце на меня не попадает, только носки кроссовок находятся не в тени, поэтому им очень жарко, а я, спрятавшись за толстый ствол тополя, стою и мелкими затяжками гоню все мысли прочь, даю проникающему в легкие никотину сделать свое дело. Успокоить меня. После первых двух тяжек закашливаюсь, но это только лишь от того, что сигареты очень крепкие, да и курила я в последний раз очень давно.

Через несколько минут наступает долгожданное расслабление, и голова немного шумит и кружится. Облокачиваюсь спиной на решетчатую высокую ограду, которой обнесен с внешней стороны детдом, и на миг прикрываю глаза.

– Черт, Снежинка, не знал, что ты куришь, – слышу сзади голос Тимофея, и меня молнией пронзает волнение.

Ноги становятся ватными, и я прилагая максимум усилий, чтобы не свалиться на месте, поворачиваюсь к парню лицом, мышцы которого сводит судорогой, то ли от радости, то ли от изумления, я не разобрала, слишком быстро все проходило. Но то, что оно исказилось страшно, я увидела в отражении авиаторов на лице парня.

– Крошка, – он зажимает мой подбородок двумя пальцами и чуть тянет меня на себя.

Я делаю шаг, а он склоняется ко мне, и наши лица так близко, что на губах чувствую его мятное дыхание.

– А я бросил курить, – улыбается он, прижимается нежно к моим губам, и я задыхаюсь от захлестнувших меня эмоций.

В горле застряло дыхание, не давая сделать вдох, но мне было все равно, даже в тот момент, когда легкие загорелись от недостатка воздуха.

Тимофей именно тогда и отпустил меня. Я делаю рваный вдох, и в глазах от сдавленности в сердце появляются слезы.