Мария Свешникова - Квартира № 41 [litres]

– Мы так и не стали циниками, хотя планировали! – Я укрыл ее плечо, осторожно убрав шаловливую прядь волос с лица и заправив ее за ухо.

– Хотя иногда казалось, что так оно все и вышло, – придвинула она свою подушку ближе ко мне и вдруг произнесла: – Сплю на новом месте, приснись жених невесте!

– Вера, твою мать, у тебя и так два мужика и молодой любовник еще в придачу! Не много?

– Да не мешай ты, – рявкнула она и в считаные секунды провалилась в сон.

Когда я проснулся, Вера со Степой готовили завтрак. Степа раскладывал столовые приборы и чашки, а Вера стояла у плиты, но, увидев меня, вдруг смутилась. И еще плотнее прикрыла крышкой сковородку.

– Ну и что там мама такое делает? – спросил я довольного Степу.

– Мое любимое.

– Что именно?

– Яичницу с сулугуни. – Я потрепал Степку по голове, вспомнив коронное блюдо Юси.

– А на меня найдется порция?

– Хочешь, будем есть из одной тарелки? – поинтересовался Степа.

– Мы можем все вместе есть из сковородки. Хотите? – предложила похулиганить Вера и поставила яичницу в центр стола.

После позднего завтрака мы запрыгнули в машину и отправились вдоль побережья к мысу Фиолент на яшмовый пляж.

Вера отошла переодеться в купальник, а Степа, предусмотрительно натянув плавки еще дома, уже прыгал по пене косматых волн. Ему не шло это имя, да и мне никогда не нравилось. Но Степа – единственный, кого я не боюсь любить всем сердцем. И это нелепое имя идет бок о бок с моей любовью. Он вырастет. Перестанет понимать. Начнет упрекать. Скорее меня, чем Веру. Ей, если мне удастся его правильно воспитать, он будет благодарен. А я боюсь, что так и буду идти по кромке его жизни: ни там, ни сям. Но это будет после. Потом. Когда-то.

– Ты чего там выискиваешь? – крикнул я с берега, не понимая, чего он топчется на мелководье.

– Золотых рыбок ищу! Хочу аквариум из Юсиной вазы сделать. Не волнуйся, я потом их обратно в море выпущу.

– Да тут такие не водятся. Давай лучше зимой на твои каникулы поедем куда-нибудь на Мальдивы, закажем лодку с прозрачным дном и будем изучать скатов?

Степка подбежал ко мне с грудой камней. Он вечно вынимал их из воды и сравнивал с лежащими на пляже. Сколько бы я ни объяснял, ему было невдомек, почему мокрые камни другого цвета.

– Давай лучше весной. – Он виновато посмотрел на меня. – Зимой я с мамой и с тем, кого ты не любишь и просишь не называть по имени, в Швейцарию кататься еду. На лыжах, – тоскливо дополнил он сказанное. – А я так хочу на доске… А они все лыжи да лыжи…

Солнце уже метило за горизонт, но пока дислоцировалось строго за макушкой Степы. Он морщился, ожидая услышать от меня едкую ремарку.

– Давай весной. А доску я тебе на Новый год подарю. Не волнуйся. Какую ты хочешь?

Вера спустилась к воде босиком, неся сланцы в руках. Как будто сошла с итальянской киноленты 1960-х годов на крымскую гальку. И только обгоревшие плечи выдавали отсутствие грима. Время замирало. Секунды вместе с отливом уходили в невесомость. Вера присела рядом. Степка положил ей в ноги очередную порцию камешков и побежал собирать новые.

– Хорошо, – сказала она как по слогам.

– Да.

– Мы же всегда будем рядом? – Вера убрала из моей руки камень, что я теребил, и вложила свою руку.

– Рядом-то будем, – вспоминал я наши дома напротив, – но не вместе…

– А сейчас мы вместе или рядом? – лезла она прямо в душу.

– Я вообще понятия не имею, что сейчас происходит. – С одной стороны, я вроде как и не хотел ясности, ибо «сейчас» меня полностью устраивало, но с другой стороны – от жизни в невесомости я порядком устал, меня в космонавты не готовили. – Вер, – набрался я смелости, – вернись, а? Пусть все будет как раньше: я, ты, Степка. Заведем двух мохнатых собак, я справлюсь и с аллергией, ты только вернись.

Вера разразилась хохотом. Не гомерическим. Не злым. Просто хохотала, завалившись на спину и болтая ногами, как майский жук.

– Вер, – растерялся я, – что в этом такого смешного?

– Когда ушла к Славе, я же ждала, что ты меня возвращать будешь. Тот твой приход, когда я вещи переносила, не в счет. Что изменишься, хоть морду Выхухолю набьешь, – соскочила она на мой сленг, – но ты не боролся. А сейчас ты ждешь, что после одного «вернись» я сломаю все, что строила годами? Чтобы ты снова положил на меня с прибором?

– Нет. Теперь будет все иначе!

Степа выбежал из воды и поставил на паузу наш разговор. Мокрый и холодный. Весь в мурашках. Он набросился на нас с влажными объятиями, и мы втроем катались по колючей гальке, а потом он потянул меня в воду прямо в одежде, разрешив оставить на берегу телефон и мелкие деньги. Дорогие бумажки уносило ветром и разбрасывало по гальке. Они действительно не имели никакого значения.

А чуть позже началась гроза. Южная. Абсолютная.

– Я у кого-то вычитала, что гром – это сердцебиение бога, – шепнула Вера, глядя на сизые облака.

– Ну, ничего – пульс у него в порядке. Жить будет. А откуда такие резкие приступы романтизма?

– Не знаю. – Вера выстукивала пальцами какой-то до боли знакомый мотив. Но я так и не смог вспомнить, что это было.

– Я правда хочу, чтобы ты вернулась. Мне потребовался один день, чтобы вас потерять, и шесть лет, чтобы мы вот так сидели рядом у моря… Слишком дорогая экономика, чтобы терять дважды.

– Вот именно поэтому я никогда к тебе не вернусь… Стоит мне вернуться, я навсегда тебя потеряю… – И Вера меня поцеловала.

А потом, когда гроза ушла куда-то на северо-восток, мы, мокрые, легли на теплую гальку, оставив в прохладной июньской воде только ноги, и пятки качались в такт волнам.

На этом книга обрывалась…

Странной природы ощущение причастности к истории Веры и Ильи давило на грудь и не покидало Надю с момента переезда в квартиру № 41 и нахождения рукописи. Как будто Вселенная отправила ей задачу, которую непременно надо решить. Пазл, что нужно собрать в единую картину: она, Игорь, Алиса, Вера, рукопись, загадочный автор текста. Все мистическим образом пересекались в этой квартире.

Надя понимала, что пора действовать. Но как? Каждое утро она просыпалась и принималась за поиски героев книги, но все концы сводились к темным, плотно зашторенным окнам напротив и выключенному телефону Веры. Все остальные зацепки, которые поначалу казались чем-то значимым, протаптывали знакомую дорожку обратно в квартиру № 41. Когда же? Когда хоть одна зацепка приблизит ее хоть на толику к источнику этого конверта?

Маниакальная жажда распутать клубок загадок, обилие благовоний, привезенных подругой из Непала, личный кризис с сопутствующей концентрацией на черной точке, нарисованной кем-то на стене до ее появления в квартире, – все это и правда начинало напоминать Наде депрессивный психоз. Лишь весна и Бегемот казались чем-то, что удерживало на плаву и в реальности.