Фредерик Бегбедер - Человек, который плакал от смеха

Я встаю и со стаканом в руке направляюсь прямо к красавице в линялых шортах с «приободренными» сосками, которая грызет арахис, пропитанный соусом из перигорских трюфелей. Пока я читаю ей любовную тираду, записанную в блокноте, замечаю, что она нарисовала фломастером на скулах фальшивые веснушки, чтобы выглядеть совсем уж инженюшкой. Обожаю хорошо пошаливших в прошлом женщин, когда они напускают на себя наивный вид. Дослушав мой монолог, великолепная дива делает красноречивый жест: Sorry I don't speak French [122] Извините, я не говорю по-французски (англ.). , потом Марина — та, что с короткой стрижкой — подходит и влепляет ей смачный поцелуй. Мои чувства противоречивы. С одной стороны, я горжусь, что у меня глаз-алмаз, как у настоящего скаута, с другой — обидно, что я потерял время и лишился моего мохито. Комкаю любовное письмо и выбрасываю в желтую урну: его переработают в туалетную бумагу. Плачу за выпивку, выхожу на улицу, поворачиваю налево, на авеню Георга V, и шагаю к Crazy Horse [123] Crazy Horse — «Дикая лошадь» (анг.) — знаменитое парижское кабаре, основанное в 1951 году. Отличительной чертой, изюминкой, стал принцип отбора танцоров и танцовщиц. Они должны были обладать весьма жестким, ставшим позже характерно узнаваемым, «фирменным» набором внешних данных, таких, как стандартный рост, стройность, подтянутость, общая схожесть черт и даже объем и форма груди. . Пора насладиться зрелищем упругих попок, выгнутых спин, торчащих сисек, нужно же чем-то утешиться в этом равнодушном мире. Я знаю одну танцовщицу по имени Дея, возможно, она работает сегодня вечером (второе представление начинается в 23:00). Решаю предупредить ее и останавливаюсь, чтобы написать сообщение. Человек шестьдесят демонстрантов в желтых жилетах громят стоянку такси на углу. Странно, поблизости — ни одного полицейского. Легкий хмель заставляет меня заговорить с бородатым костоломом в бейсболке козырьком назад.

— Я с вами, парни! Сожгите весь этот bling-bling! [124] Вычурная роскошь (фр.). Они колеблются. Некоторые меня узнали и снимают на телефон. Другие закатывают глаза, не понимая, в каком порядке действовать: сначала сделать селфи и потом убить меня или сначала убить, а после этого запечатлеть труп.

— Мы начнем с тебя, Паранго! Коллаборационист! Грязный соглашатель на содержании у системы! Отброс! Отдай нам свои деньги!

— В банке у меня ничего нет, но я могу взять у бармена из «Фуке» бутылку Cristal Roederer… если хотите шампанского.

— Мы затолкаем ее тебе в задницу, продажный кретин! А потом подпалим ресторан Сарко!!! [125] Саркози.

Сбоку ко мне подбирается здоровяк, в руке у него бутылка из-под виски с «коктейлем Молотова»… Хвала Небесам, один из корешей в этот момент разбивает ветровое стекло «Порше Кайенн», стоящего перед «Временами года». Заходится воем сигнализация, и вся банда оборачивается к спецназовцам, которые явно собираются применить оружие. Я тихо удаляюсь на улочку, ведущую к Дому Икры, изображая разговор по телефону. Кажется, сейчас не лучший момент для восстановления диалога между светскими людьми и средним классом. Это, конечно, «юмор на лестнице», но я мысленно перечисляю три вопроса, которые не осмелился задать:

— Совместим ли Великий вечер с палкой для селфи?

— Вы забросали «Порше 911» Кристиана Этчебеста горящим мусором. Считаете, это самый эффективный способ борьбы с социальной несправедливостью?

— Имеет ли смысл бороться за зарплату, когда горит твой дом?

Мне стыдно продолжать шутить, но это сильнее меня: я упрекаю других, а по какому праву? Выпиваю рюмку «Белуги» в баре на углу улицы Кентен-Бошар и взбадриваюсь. В XX веке Советская Россия сумела примирить социальную справедливость и радости номенклатуры: нужно было предложить революционерам бутылку водки «Распутин».

Классовая борьба существует, я видел ее собственными глазами. Из моей трилогии стоит запомнить одну вещь: нельзя жить без идеала. Идеал по сути своей — безумие, но его отсутствие — трагедия. Я сожалею, что не сумел четко объяснить протестующим, как взять Елисейский дворец. Достаточно в воскресенье вечером устроить в квартале четыре вечеринки, назначив начало на один и тот же час. Потратить некоторое количество денег на аренду залов и костюмы: никаких жилетов, масок, касок, только 200 черноблоковцев в смокингах в баре «Бристоль», 100 смутьянов в пиджачно-галстучной униформе в пабе «Ран», 300 бунтарей в вечерних туалетах на фальшивой свадьбе в павильоне «Габриэль» на Елисейских Полях и 150 zadistes [126] Аббревиатура «ZAD» — «Зона отложенного развития». В 2015 году французский термин «zadiste» вошел в редакцию словаря Le Petit Robert 2016 года: «боевик, занимающий ZAD, чтобы выступить против предлагаемого развития, которое нанесет ущерб окружающей среде». , которые будут присутствовать на представлении в театре Мариньи. Сочувствующие аптекари снабдят всех «боевым наркотиком» каптагоном. Как только все участники напьются, четыре группы активистов ровно в полночь ринутся к Елисейскому дворцу: «бристольцы» атакуют главный вход на улице Фобур Сент-Оноре, 55, «рановцы» побегут с улицы д’Анжу к улице д’Элизе, а соучастники с авеню Габриель в это время ворвутся на ту же улицу с противоположной стороны. И, наконец, зрителям из театра останется пересечь авеню Мариньи, чтобы попасть в сад, перебравшись через ограду. Охрана дворца будет бессильна против орды из 750 разнузданных революционеров, взявших дворец с четырех сторон. Нужно помнить незыблемое правило: французская полиция не имеет права на убийство. С помощью праздника Республику можно свалить за несколько минут. Я скоро раскрою modus operandi будущей Революции в работе «Праздничное решение». В тот день, когда моя метода сработает, французские демократы будут рыдать, как когда-то немцы, принявшие «Майн кампф» за шутку деревенщины.

Шутки: у этого слова несколько значений. Юмористы открыли шлюзы. Перед разгромленным бутиком «Булгари» горят машины. Восставших бесит недоступная им роскошь. Богатство выставляет себя напоказ, играя на нервах бедняков. Чем дороже становятся французские предметы роскоши, тем выше престиж страны и сильнее фрустрация большинства. Франция гордится своей фривольностью, она же — причина ее раскола. Все мы счастливы, что Шанель, Эрмес, Картье и Вюиттон олицетворяют Францию для всего мира, но скольким из нас доступно то, что они производят? Пора признать, что индустрия роскоши с ее заведомо недоступными для большинства ценами, назначаемыми совершенно сознательно, унижает подавляющее большинство граждан этой страны. Реклама нашей главной индустрии вездесуща, от нее не скроешься ни на улице, ни в магазинах, ни в аэропортах, ни на вокзалах, ни в соцсетях, она проникла в кинотеатры и на телеканалы и делает несчастной почти всю планету. Роскошь — это каждодневное подавление, «пашминовое» оскорбление. Власть плутократии держится на одной шерстяной нити от козы родом из Кашмира.