Фридеберт Туглас - Золотой обруч

Попи несколько минут неподвижно глядела на него, подняв морду к постели. Потом она снова тихонько отступила к сундуку и, дрожа, залезла под него подальше.

Ее маленькие мозги не справлялись со всем этим. Но происходило что-то ужасное, что-то непонятное, а она, распластанная, дрожала под сундуком.

Когда и как это произошло? Попи постаралась припомнить: Господин ушел из дома, она сидела и ждала Господина. Потом солнце исчезло, поднялся ветер, комната пожелтела, Ухуу прыгал в клетке.

Но что случилось после? Что случилось в желтых сумерках? Кто стащил пурпурный ковер, кто катал по полу тыкву?

Где Ухуу? Разве это Ухуу, что сидит там под балдахином, в желтом халате и красном колпаке?

В комнате стояла кромешная тьма, на дворе тоже. Ветер задувал в окна и стены. Потом стал накрапывать дождь, он шел сначала тихо, а потом все сильнее, — и так несколько часов.

«Где теперь Господин? — подумала Попи. — Куда он пошел? Где остался? Придет ли он?»

И Попи всю ночь бодрствовала возле холодной стены, дрожа от холода и страха. Она слушала печальный шум дождя и ждала Господина. А Господин не шел — он не пришел уже никогда.

Лишь на заре Попи вздремнула минутку. И ей приснился сон. Был вечер, они с Господином шли домой. Небо было закрыто пепельно-серыми, низкими тучами. Сумеречные улицы темнели все больше.

Попи не знала, откуда они шли. Они уже долго были в пути. За улицей начинался рынок, за рынком снова улица, а они все еще были далеко от дома.

Попи устало переваливалась с одной кривой лапы на другую, ковыляла по бесконечным грязным улицам. Странно — всюду было так серо и пустынно.

Господин шел перед ней, сгорбившись и опустив голову. Он шагал устало, ведя Попи за поводок, не оглядываясь и не останавливаясь.

Каким маленьким и тощим сделался Господин! Его черный кафтан волочится по земле, а головы даже не видно под кожаной шапкой.

Попи чувствовала все большую усталость. Она все дальше отставала от Господина. Поводок натянулся, и державшая его рука Господина тоже оттянулась назад. А сам он шагал безостановочно, не оглядываясь.

Попи разглядывала в вечерних сумерках руку Господина. Она была маленькая и волосатая. Пальцы черные, с длинными когтями. И вдруг Попи стало жутко.

Откуда и куда они шли? И кто вел Попи на поводке?

Безымянный страх охватил Попи посреди серой, безжизненной улицы. Она дрожала всем телом и не в силах была идти. Но шедший впереди тащил ее, не оглядываясь и не останавливаясь.

Так прошли они еще несколько саженей. Попи слабела все больше и не столько шла, столько волочилась по земле. Ошейник сдавил ей горло, кожа на лбу сморщилась, так что трудно было держать глаза открытыми.

И вдруг она в ужасе поняла: нет, это не Господин! Она уперлась лапами, и когти ее заскрежетали по камням. Поводок почти отрывал ей голову.

Тогда шедший впереди впервые оглянулся, и Попи увидела его лицо…

С жалобным визгом Попи выскочила из-под сундука и, вся дрожа, стала посреди комнаты. И в тот же момент она увидела Господина в будничном кафтане и ночном колпаке, стоявшего на пороге задней комнаты и державшегося за косяк.

С проблеском радости в душе Попи несколько мгновений недоуменно глядела на него. Но потом шерсть вздыбилась на ее затылке и в глазах отразился безграничный ужас.

Это был тот же, кого она увидела во сне!

С этого дня началась их совместная жизнь. Это была действительность, более призрачная, чем сон, и сон, более ужасный, чем действительность.

Попи не знала, где кончались границы яви и где начиналось сновидение. Она никому уже больше не доверяла и жила изо дня в день, дрожа между двумя крайностями.

Пробуждаясь утром, когда солнце светило в комнату и она ощущала новый прилив сил, Попи еще питала надежду вырваться из этого бреда.

Прежний Господин вернется домой, думала она, победит Ухуу, опять запрет его в клетку, и снова начнется счастливая жизнь.

Но это была лишь мечта.

Вскоре из спальни начали доноситься выкрики Ухуу, и сам он показался на пороге.

Почти каждый день он одевался по-новому. Он открывал шкафы, переворачивал все в сундуках и надевал на себя все, что ему нравилось.

Часами он наряжался перед зеркалом, забавляясь, как ребенок. Он составил три зеркала в углу и кокетливо разглядывал себя то спереди, то сзади.

Он обливал себя маслом для волос и тер щеки, словно женщина, которая румянится. Потом он поворачивался спиной к зеркалу и, скосив глаза, пытался разглядеть свой затылок.

Он был весел и счастлив, как дитя. В эти минуты он становился добродушным, Попи безбоязненно могла подбирать остатки пищи на полу: Ухуу ни на что не обращал внимания.

Вкус его при выборе одежды был самым странным. Он иногда напяливал сразу три костюма или надевал сначала шубу, а потом рубашку, или появлялся совершенно голый, украшенный только шляпой и кружевным воротником.

Иногда он выходил к Попи в черной бархатной куртке рыцаря, со сборчатыми рукавами, с воротником, обшитым галуном, с большими блестящими пуговицами, с заткнутым за пояс кинжалом.

Или, словно комедиант, красовался в темно-красном кафтане с пришитым спереди большим животом, в ярко-красном рогатом колпаке, с прикрепленными к острым рожкам бубенцами.

Или он выходил одетый, как король на модели корабля: в пурпурной мантии на бобровой подкладке, с волочившимся сзади шлейфом, с цепью на шее.

То вдруг появлялся, словно воскресший мертвец, в пожелтевшем саване, с черным крестом на груди и надвинутым на лоб капюшоном.

Однако с одеждой он обращался неряшливо. Он рвал ее, через час стаскивал с себя и оставлял на полу.

Интерес его обращался к другим вещам.

Прежде всего — к еде. Он открывал кухонные шкафы и вынимал из сундуков все, что попадало под руку. Он грыз лепешки и бисквиты. Остатки бросал на пол. Ими тихонько по ночам питалась несчастная Попи, пробираясь вдоль стен.

Но главной пищей Ухуу были овощи. Он запихивал за щеку листовой табак и другие пряности. Это нравилось ему. Рот его начинал обильно выделять слюну, и он сплевывал, точно матрос.

Весь день проходил у него в играх. На пурпурном ковре он собирал яркие шарики, безделушки, столовую посуду и бусы. Часами он перебирал все это в руках, играя, как ребенок в камешки.

Иногда он садился за стол, чтобы поработать. Но ему не хватало усидчивости прежнего Господина. Он разбил стекла у очков, сразу же сломал глобус и разорвал книги.

Сидя на полу, он как-то развернул пергамент, но вместо того, чтобы исследовать его глазами, попробовал на зуб. И отбросил свиток, как непригодный для еды.

Потом он открыл большие стенные часы. Он сломал стрелки и вытащил механизм. Он исследовал мелкие колесики и винтики, поднося их близко к глазам.