Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

Но никто из смертных не разгадал смерть. И дальше, вдаваясь в эту тему, уже нельзя говорить простыми словами. Надо переходить на стихи. Вы можете перекопать все библиотеки мира, вы, найдете, может быть, Бардо Тхёдол, или историю о взвешивании сердца, или работы Майкла Ньютона, или «1001 смерть», или книгу Реймонда Моуди, «Жизнь после жизни», но никто не скажет вам о том, что существует Дом, и что Домов много, и что вот сейчас, в эту минуту, Смерть входит в супермаркет, который работает круглосуточно, но это не значит, что кто-то умрёт. Просто мне нужно молоко.

Если бы среди учителей были те, кто советовал что-то настоящее, люди бы давно уже перестали придумывать невероятные пирамиды еды глаз и танцев тщеславия, а просто бы полетели в космос.

— Пей молоко, — сказала Морена.

Он лакал. Не знаю, как физика доходила до метафизики, или — химия до метахимии. Тем не менее, он вскоре прояснился.

— Почему? — спросил я.

Нет, пёс уменьшился до обычных размеров. Теперь в нём не было ничего адского. Оставалось дать ему имя или дождаться, когда он сам вспомнит, как его зовут.

— А вы — цивильные люди, — сказал он, — между прочим. Видел много всяких. Много и жулья.

— Да, — ответил я.

— А что слушаешь?

— Рок.

— Не знаю, — он фыркнул, — только, скорее всего, я не буду вам служить.

— Да я и не заставляю, — произнес я, — у нас — свой план. Мы в нём обходимся и без тебя.

— Я подумаю.

— Посмотрим завтра, — проговорила Морена, — но тебе надо как-то представиться.

— Кому? А, — он почесался, — не знаю. Банальные имена…. А как бы вы хотели?

— Но ты же можешь оттолкнуться от какой-нибудь идеи.

— Тогда — допустим — По.

— По? — спросил я.

— Ну да. Эдгар По.

— Как тебе пришло это в голову? — спросила Морена.

— Да так. А есть еще еда?

— Немного, — проговорил я, — но второй раз в магазин не пойду. У нас не было планов питаться ночью. Есть чай. Хочешь чай?

— Кофе. Вино, — сказал пёс.

— Странный ты, — отметил я, — и вообще. Когда я увидел тебя в первый раз, мне такое и в голову не могло прийти. Ты шел за жертвой, но она не была твоей жертвой, так как ты — просто тень. Тень способна напугать. Если хорошо постараться, то можно довести и до сумасшествия, но это не тот случай.

— Вас ведь не напугаешь, — сказал он.

— Сухая колбаса, — проговорила Морена, — кое-что из того, что мы брали в дорогу. Наверное, тебе вредна колбаса. Во всяком случае, если давать, например, коту — то он обнаглеет и будет всю оставшуюся жизнь лениться. А собаку перехлестнут волны радости. Но ты ведь необычный.

— Я могу и вина попить, — проговорил По, — без ничего. Философский напиток. И — спать. Я сны вижу как-то особенно. Не думаю, что изменилось что-либо. Так и буду их смотреть. И мертвые, они тоже видят сны.

— Не знаю, как это выглядит структурно, — возразил я.

— Структурно? Что ты имеешь в виду?

— Вот тебе вино. Красное, сладкое. Наверное, это то, что ты хотел. Структурно — физически. Сон человека — это смесь, в которой присутствует много элементов. Мы же знаем, что перед рождением происходит плавка. Поэтому, например, нельзя сказать, чтобы у тебя была какая-та конкретная прошлая жизнь. Вся вместе взятая масса, она словно кипящий металл. И вот, когда масса движется по станку и выплавляются новые формы, каждая из них содержит совершенно много жизней прошлых. Совсем не одну. Но в плавке этой случаются неравномерности. Нельзя сказать, что это — сбой или что-то иное. Точных алгоритмов я не знаю. Если что-то одно возобладает…. Или же кусок руды был слишком большой. Словом, знания иногда сохраняются.

— Я где-то слышал, что было и учение, — сказал По, — как это всё сохранять. И переносить себя из одной жизни в другую в нетронутом состоянии. Но правда ли это?

Потом наступила ночь. Что вы знаете о ночи? Знают глаза. Знает ум. Отсутствие света — это далеко не всё, что бывает, что предстоит. Но и тьма в её общем понимании, как смеси небытия и погружения без света — это не совсем то, что нам нужно. Бывает и светлое зло. Бывает и яркое зло. Оно горит огнём, оно может быть ярче солнца. Дилетант может подумать, что это — свет. Но продолжать эту мысль не стоит….

Мы залегали в этой ночи, словно ископаемые. Окаменелости, которые уже не дышат, но способны быть предметами, находящимися внутри среды. Это и всё. Это даже выше, чем если бы предмет разрушили.

Скала, камень. Если бы человека не хоронили, а делали из него статую, это было бы примерно так.

Одна ночь — это фаза. Но она существует и в виде отображения ночи глобальной, ночи мировой, а также — Праматери, темной материи, которая жила в космосе еще задолго до появления всего живого….

Утром его не было. Я подумал — может, его вообще не было. Морена зевала и резала яблоко и морковь, делая смешанный салат. Мы завтракали легко, чтобы не нарушать энергетический настрой. Выходя из гостиницы, мы видели, что зима и не собиралась отступать. Все, что требовалось, зависело от нас. Морена присела и начертила в снегу буквы.

— Что это? — спросил я.

— Стихи.

— Ты сочинила?

— Не знаю.

— Ладно. Как ты думаешь, вчера что-то было, или нам показалось?

— Как знать?

Всё это имеет отношения к ощущениям реальности. Но люди здесь, конечно, переусердствовали, наделив сами себя недостающими частями, и самая верхняя точка этого пути — когда человек считает окружающий мир частью его и выражает мысли о зависимости горы от Магомеда. Вроде того.

Мы пришли довольно быстро. Казалось, мир сросся со сном, и мы не в силах ни управлять им, ни даже управлять собой, и теперь нет уже и движения по инерции. Кругом были дома, улицы, повороты, переулки, и всё это были — Дома, каждый из них представлял из себя архив отдельно взятой жизни или заархивированную эпоху. Тут нельзя путать с книгами, записками, хрониками. Всех их создают люди.

Любой Дом — сам по себе. Он — узор времени, знак, запись. Насколько мне известно, простому человеку не дано вообще знать про Дома, ибо это — прямое знание. Это всё равно, что если вы будете изучать вакуум космоса, нюхая его. Сумеете ли выжить? Попробуйте.

Многие алхимики погибали. Это честная смерть. Тут стоило что-то пересмотреть, однажды поверить в невозможное и выпустить всех алхимиков на волю. Но течение мысли менялось.

— Ты знаешь, что я — простой человек? — спросил я.

— Не знаю, — ответила Морена.

— А ты что-нибудь помнишь о себе?

— Да. Тьма, свет, и вот — свадьба.

— Но что было до этого?

— Чтобы я чувствовала себя нормальным человеком, у меня появилась память, и она как будто настоящая. Как будто я и правда, живу, и жила, и, если бы меня сейчас увести в другую страну, к другим людям, через некоторое время я буду думать, что всё так и есть.