Анатолий Жук - Бульвар

— Анатольевич, подходите к нам! — услышал я голос и, думая, что только на минутку, подошел.

— Присядьте, не побрезгуйте, — пригласили и по­дали рюмку. Я не побрезговал, выпил, хоть и не ду­мал в то время баловаться рюмкой.

Компания была из трех мужчин, лет по тридцать пять, и немногим моложе женщины. Двое мужчин и женщина были мне не знакомы. Только лицо того, что позвал меня, показалось знакомым. Кто он — вспомнить не мог, но вида не подал.

Моя минута затянулась на несколько часов. За это время я узнал, что женщину зовут Валей, ее мужа — один из мужчин был им — Алексеем, того, кто пока­зался мне знакомым — Степаном, и что был он чуть ли не мой сосед. Имени последнего, третьего, я так и не узнал, ибо за весь разговор его никто не назвал, и он почти все время просидел молча.

Алексей со Степаном интересовались «тонкостя­ми искусства», а именно как это актеры запомина­ют столько текста, и не подсказывает ли им кто-ни­будь во время спектакля, так как в школе они сами с трудом запоминали стихотворение в несколько строчек. И когда я ответил, что никаких подсказчиков или, как их там называют, суфлеров, теперь нет, и все тексты нужно запоминать, искренне удивились, сочувствовали такой сложности и смотрели с неподдельным уважением. Потом говорили опять-таки про политику, и говорил в основном я — больше слушали. Выпитое вино освободило меня ото всякой самоцензуры, и я с хлестаковской легкостью решал любые предложенные мне вопросы. Никаких сложностей ни в чем не было. Моим изобретательным рассуждениям было все подвластно. А мои собеседники даже рты раскрыли, слушая.

Валя с Алексеем пригласили меня к себе в гости. Я не отказался, только сказал, что забегу домой, немного оденусь, так как выходил на Неман в одних плавках и маечке да еще с панамкой на голове. Благо Неман был почти сразу за огородом, и я напрямик шел к нему. Таким же путем, через мой огород, мы вернулись назад. Это оказался самый короткий путь к Валиному с Алексеем дому.

Жили они в «новой» деревне, которую начали строить лет десять назад, в западной стороне от старой. Дома строил колхоз и выдавал их в качестве квартир молодым специалистам. Но постепенно эти квартиры выкупались по какой-то там условной цене и становились собственностью хозяев. Квартиры были двух типов: одноэтажные, в виде коттеджей, где жила одна семья, и двухэтажные — на две семьи. Валя с Лешей жили в двухэтажном доме на втором этаже.

Были они не местные, приехали откуда-то из-под Новогрудка, как приглашенные специалисты после сельскохозяйственного техникума. Валя работала заведующей молочной фермой, Алексей — бригади­ром.

Мы сидели в зале (квартира была трехкомнатная), за богатым столом, на котором цветом и запахом дразнили помидоры, деревенская копченая кол­баса, ветчина, маринованные опята, свежие огурцы. Под эту без преувеличения сказочную закуску пили водку, которую я прихватил с собой из дома.

Вечерело, жара немного спала. Валя периодичес­ки выбегала из-за стола, быстро делала какие-то хо­зяйские дела, потом опять возвращалась.

Разговаривали. Когда я расспрашивал про кол­хоз, Валя и Леша отмахивались и чуть ли не в один голос отвечали:

— Не про что говорить! Одно слово — колхоз!

И просили рассказать про театр, про актерскую про­фессию. Я рассказывал — больше придумывая, чем гово­ря правду, чтобы было интересно.

Валя смотрела на меня с нескрываемым интере­сом, и в глубине ее глаз я читал тайный вызов...

Допитая водка хорошо ударила в голову. Леша больше выпил, чем я, и когда Валя поставила на стол еще бутылку вина и Леша выпил рюмку, то сов­сем окосел. Валя помогла ему перебраться в спаль­ню и, вернувшись через несколько минут, констати­ровала:

— Упал, как сноп, и сразу захрапел.

Мы пили вино, и Валины синие глаза на круглом лице открыто раздевали меня, звали, желали...

Подогретый выпитым, я почувствовал, как во мне отозвалось желание, передаваясь моему малы­шу, который мгновенно приобрел упругость.

— Иди сюда, — позвал я Валю, которая сидела на табуретке напротив, и посадил рядом с собой на ди­ван.

Я слышал, как Валя тяжело дышала. Я взял ее за руку и, не чувствуя никакого сопротивления, засу­нул в свои спортивные штаны. Какое-то время Вали­на ладонь, прижимая моего малыша к животу, ле­жала без движения, потом, обвив пальцами, начала мягко массировать. Незаметно резинка моих спортивных штанов съехала вниз, и в какой-то момент мой малыш свободным взлетом вскочил наверх.

Дыхание Вали стало дрожащим, и ее голодающий взгляд остановился на моем освобожденном малы­ше.

— Выпьем! — предложил я.

— Не хочу. Пей один. Я потом, — на одном дыха­нии шепнула Валя. Я налил, выпил, закусил ветчи­ной, тихо откинулся на спинку дивана.

Как притянутые магнитом, и Валина рука, и Ва­лины глаза не могли оторваться от моего, готового лопнуть от напряжения, малыша. А он даже начал поднывать тупой болью, требуя срочной разрядки.

Валины губы приоткрылись, обнажив на удивле­ние белые, ровные зубы, и она, глотая слюну, обли­зывала их языком.

Я взял ее за голову, и она, от неожиданности мо­его действия, мгновенно, даже немного тревожно бросила на меня затуманенный взгляд. Поняв мое желание, сразу расслабилась. Я поцеловал ее. Своей другой рукой, обхватив меня за шею, она жадно по­кусывала мои губы, а рука, которая ласкала малы­ша, так сжала его, что мне стало больно. Я инстинк­тивно оторвался от нее и шепнул в лицо:

— Полегче, это же не милицейская дубинка!

— Прости, — машинально ответила Валя, не вни­кая в смысл сказанного. Осторожным движением руки я направил Валину голову вниз, как бы под­талкивая на более решительные действия. Через не­сколько мгновений мой отупевший, до боли напря­женный малыш утонул в теплой Валиной радости. Сначала ее голова медленно качалась из стороны в сторону, потом стала ритмично двигаться сверху вниз.

Совсем разомлевший, я сначала гладил Валю по волосам, потом прошелся рукой по спине, вытянул из-под нее платье, оголив белые, как молоко, бед­ра (ни плавок, ни трусиков на ней не было). Погла­живая бедра, переместил руку вперед, и осторожно пальцем вошел в ее промежность. Нащупав на вер­хней стенке небольшой бугорок, мягко и осторожно начал его массировать.

Валя повела бедрами, томно и сладко застонала, но малыша из губ не выпустила.

Совсем расслабленный, я закрыл глаза, чувствуя, как тепло от моего малыша заполняет все тело. А пальцем продолжал массировать бугорок на вер­хней стенке Валиной промежности. Ее стон делался более глубоким и пронизывающим.

В какой-то момент ее вдруг дернуло, всю сотрясло дрожью и, освободив моего малыша от своей влаж­ной горячей ласки, она бросила голову мне на грудь, выдохнула стоном наслаждения и возбуждения.