Сергей Кузнецов - Гроб хрустальный. Версия 2.0

Глеб снова подумал о Снежане. Обитатели Хрустального вели себя так же, как одноклассники: о мертвых не говорили. Может, он не прав: именно в молодости смерть кажется такой близкой, что о ней все время думаешь и говоришь, а с возрастом приучаешься загонять ее на кромку сознания, в первый круг персонального ада, где живут твои мертвецы.

Глеб снял трубку и набрал домашний номер Бена.

– Привет, – сказал Бен, – как дела?

– Нормально, – ответил Глеб, – а у тебя?

– Круто, только у меня мама умерла, – как обычно радостно сказал Бен.

Глеб запнулся: его мысли о смерти отозвались быстро и пугающе.

– Боже мой. А что случилось?

– Боюсь, процессор сдох. Вентилятор последнее время плохо работал.

– Блядь, – выдохнул Глеб. – Я-то уж подумал…

Неловко: старую шутку про чайника, который звонит программисту, когда у того перегорела материнская плата, и приносит соболезнования по поводу смерти мамы, Глеб знал лет пять, не меньше. Никогда не предполагал, что сам попадется.

Бен расхохотался.

– Нет, это ты меня извини, я как-то не сообразил, как оно звучит…

– Слушай, – сказал Глеб, – мне бы с тобой поговорить. Подъехать к тебе можно?

– Давай, конечно. Я раньше двух не ложусь. Я тебе картинку отмылю, как ехать.

Через час Глеб уже поднимался по широкой лестнице. Старый дом в стиле модерн располагался в одном из посольских переулков Замоскворечья. Огромная металлическая дверь утопала в лепной нише, точно вход в бункер посреди гипсового сада. Открыл мальчик лет десяти.

– Вы к папе? – спросил он.

Вот уж не знал, что у Бена с Катей есть дети, подумал Глеб и кивнул, осматривая чистенькую прихожую.

– Проходите. Папы сейчас нет, но вы можете его подождать.

– Но я же с ним говорил час назад, – удивился Глеб.

– Папа ушел еще утром, – спокойно сказал мальчик. – Вы, наверное, с дядей Беном говорили.

Из глубины квартиры доносились звуки, будто кто-то поднял крышку рояля и пустил туда побегать мышь.

– Я думал, Бен и есть твой папа.

– Дядя Бен – муж тети Кати, – внес ясность мальчик. – Мой папа – Саша Казанцев. Я – Миша.

– Ааа, – протянул Глеб, окончательно запутавшись. Кругом слишком много людей. Каждый новый знакомый обрастал таким количеством близких и соседей, что достижение точки равновесия между мертвыми и живыми, видимо, возможно только в случае глобальной катастрофы.

– Тогда вам в его офис, – и мальчик ткнул пальцем в коридор направо. – Там дверь открыта, увидите.

Глеб пошел по коридору, дивясь необъятным размерам московских квартир. Похоже, никто из знакомых не живет как люди – все делят дом с другими, зачастую чужими: вероятно, потому что жилье в Москве дорого.

Впрочем, после Хрустального и сквота Луганова квартира Бена поражала чистотой и строгостью. Однотонный палас приглушал шаги, двери закрыты – только одна приотворена, и в большой гостиной Глеб разглядел девочку лет шести – она мучила позолоченную арфу. Наконец, Глеб достиг офиса.

Небольшая комната была до самого потолка уставлена самодельными фанерными шкафами. Провода торчали из раскрытых ящиков, в центре на большом столе стояло несколько распотрошенных компьютеров, вдоль стен – штуки четыре работающих. За одним сидела Катя Гусева и работала в "Фотошопе". Над ее монитором Глеб увидел распечатанную на принтере фотографию Шварцера с крупной подписью: "А это что за говно?"

– А где Бен? – спросил Глеб.

– На кухне, – ответила Катя, – он сейчас занят. У него мама сгорела, он страдает.

– Ни фига я не страдаю. – Бен вошел в комнату. – А вот пока меня не было, эфэсбэшники не звонили?

– Нет, не звонили. – Катя повернулась к ним спиной.

– А что у тебя с ФСБ? – спросил Глеб. Десять лет назад при мысли о звонке из КГБ он покрылся бы холодным по?том. А сейчас – ничего, спокойно беседует. Демократия, одно слово. Теперь их можно не бояться.

– А, вроде был разговор, чтобы я им коды подобрал: сотовые переговоры ломать, – сказал Бен. – Я, правда, откажусь, скорее всего. Платят больно мало.

Да, подумал Глеб, раньше, чтобы отказаться работать с КГБ, нашлись бы причины повесомее.

– А что твоя мама? – спросил он.

– Все круто, – ответил Бен. – Маму завтра новую привезут. Просто, как два байта переслать. Я немного перебздел, когда все гикнулось. Потому что мой компьютер – мое второе я.

Он плюхнулся на стул и, сияя, рассказал историю: Андрей, еще в Екатеринбурге, заработался до глубокой ночи, и вдруг у него перед глазами прошла рябь, картинка на экране свернулась, оплыла, стекла куда-то вниз – и исчезла.

– Я думаю, – сказал Бен, – такое ощущение и называют словом "психоделический". Когда реальность – хоп! – и исчезает, даром что виртуальная.

– Ну, – сказал Глеб, – по-моему, психоделия – это про наркотики что-то.

– Наркотики – не круто, – сказал Бен. – Я их не юзаю, потому что виртуалка круче наркотиков. И креативней.

– А помнишь, Веня, – сказала Катя, не переставая что-то двигать в "Фотошопе", – эту игрушку, которая изображение переворачивает? Как мы ее поставили Никитичу на пи-си?

Шутку Глеб знал: простенькая программка под DOS переворачивала картинку на мониторе. Если вставить программку в autoexec.bat, человек включал компьютер и получал перевернутое изображение. В те далекие времена, когда персоналки только появились в Москве, подобные шутки были очень популярны.

– Ага, – заулыбался Бен. – А Никитич пришел, посмотрел на монитор, матернулся и просто его перевернул. Я спрашиваю: "Ты что делаешь?" – а он отвечает: "Да вирус завелся какой-то, потом разберусь, сейчас работа срочная". Вот выдержка у человека, да?

Катя засмеялась. Глядя на них Глеб подумал, что давно не видел такой слаженной пары. Ясно, что они прожили вместе много лет, но так и не потеряли способности смеяться шуткам друг друга – пусть и слышали их множество раз. Странно, но на людях они вели себя совсем иначе: Катя все больше молчала, а Бен только шикал на нее, словно стеснялся.

– А что это за мальчик мне открыл? – спросил Глеб.

– О, это сын Саши Казанского, – сказала Катя. – Они с Веней со школы дружили, да?

– Да, было круто, – согласился Бен. – Мы дружили всегда и лет пять назад расселили отсюда коммуналку и въехали – он со своей семьей, я с Катькой. Правда, мы через год разосрались и теперь сами живем, как в коммуналке.

И он радостно засмеялся, будто на свете нет ничего смешнее, чем расплеваться с лучшим другом.

– Я, – сказал Глеб, – вот о чем поговорить пришел. Ты помнишь, тот вечер, когда Снежану убили?

– Конечно, помню, – ответил Бен, и улыбка почти сбежала с его лица. – Мы все напились, потом танцевали, потом снова пили, а потом Снежану убили, и все кончилось.

– А ты не помнишь, выходил ли кто-нибудь из комнаты… ну, перед тем, как нашли труп.