Димфна Кьюсак - Скажи смерти «нет!»

— Как же это не обязательно, если вы привозите тяжелобольную девушку в мою собственную квартиру?

— Так вот и не обязательно. Вы сдавали квартиру на двоих, и я вносила квартплату за двоих все время, пока сестры моей не было, так что, естественно, я думала, что это — мое дело, привожу я ее сюда или нет.

Домохозяйка остановила на Дорин жесткий взгляд своих круглых глазок. У нее была привычка плотно сжимать рот, так что губы становились едва заметными. Дорин молчала, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Это противозаконно привозить человека с инфекционным заболеванием в дом, где живут здоровые люди, и я не позволю, чтобы у меня в квартире жили туберкулезные.

— Мы платим за квартиру и никого не беспокоим, не понимаю, на что вы можете жаловаться.

— Ну так знайте, вам придется выехать, вот и все.

— Но, миссис Смит, нам же некуда деться!

— Это не мое дело. Мое дело содержать дом и смотреть, чтобы никто из жильцов не мог жаловаться. Если станет известно, что у вашей сестры туберкулез, все мои жильцы начнут разъезжаться.

Хозяйка затронула больную для Дорин тему.

— Хотела бы я спросить у них, куда они станут разъезжаться? Если бы это было так легко, как вы говорите, я бы давно уже уехала отсюда.

Миссис Смит взорвалась.

— В общем, я не хочу, чтобы она здесь жила, и все. Вам понятно?

Дорин покачала головой.

— Мы вынуждены будем оставаться здесь, пока не подыщем еще чего-нибудь.

— Тогда я заявлю на вас в департамент здравоохранения. И подам в суд.

— Отлично. Заявляйте в департамент, заявляйте в суд, делайте что угодно, но знайте, что я с места не тронусь, пока мне некуда будет перевезти сестру.

Миссис Смит встала и погрозила Дорин пальцем.

— Отлично! А пока я запрещаю вам стирать в прачечной вещи вашей сестры, слышите? Завтра с утра я первым делом отправлюсь в департамент здравоохранения, и посмотрим, что они скажут на это.

Дорин вышла из конторы. В вестибюле она встретила Барта и коротко передала ему содержание их разговора, но, увидев, как он рассвирепел, сразу же пожалела, что сказала ему.

— Дай-ка я поговорю с этой старой дрянью.

И он двинулся к конторе прежде, чем она успела остановить его. Дорин схватила и потянула его за руку.

— Не делай глупостей, Барт. Из этого ничего хорошего не выйдет. Единственное, чего мы добьемся, так это того, что она выместит все на Джэн, когда нас дома не будет. Нам нужно примириться с этим, вот и все.

Барт остановился, сжимая и разжимая кулаки, и лицо у него посерело.

— Почему мы должны мириться с этим? Разве Джэн виновата, что она заболела? Разве она виновата, что нам пришлось забрать ее обратно в этот погреб? А эту старую каргу не грызет совесть, что она сдирала с тебя втридорога за такую дыру?

Дорин прислонилась к стене, ее трясло, и она чувствовала дурноту.

— Все это правда, но что нам пользы от этого разговора? Джэн останется здесь одна на весь день, так что мы в руках у этой женщины.

— Ты расскажешь Джэн, что произошло?

— Нет. Это только расстроит ее. Ты лучше подожди здесь, а я зайду первая и сделаю вид, что тебя не видела, а то она догадается, что случилось что-то.

Дорин вернулась в комнату и бодро солгала Джэн. Барт поддержал ее ложь. Джэн смотрела на них с постели недоверчиво и испуганно.

Машина Магды поджидала его у вершины холма. Барт заметил ее слишком поздно, а заметив, остановился в нерешительности и стоял, глядя на Магду, пока она не указала ему на место рядом с собой. Он неохотно сел. Иначе поступить он не мог, во всяком случае здесь, где с полдюжины солдат, вышедших вместе с ним из военного городка на улицу, теперь высунулись из трамвая, чтобы посмотреть, что же будет дальше.

Магда тронула машину и только спустя некоторое время заговорила.

— Ну, тебе нечего сказать в свое оправдание?

Барт смотрел прямо перед собой, испытывая одновременно и озлобление и чувство вины.

— Я собирался связаться с тобой, — заговорил он, наконец, извиняясь, — но в последнюю неделю или около этого как-то получилось, что я не мог.

— Неделю или около этого! Прошло три недели с тех пор, как мы виделись в последний раз, и ты даже не позвонил ни разу. Ну и подонок же ты!

— Ты прости, Магда, но, знаешь, с тех пор как мы виделись, случилось много всякого.

— Да уж видно! — угрюмо сжав рот, она гнала машину по улицам.

— Ну, ну, не лезь в бутылку, — сказал он, пытаясь говорить как можно небрежнее.

— Не лезь в бутылку! Хотела бы я видеть женщину, которая бы не лезла в бутылку на моем месте!

— Послушай! — Он повернулся к ней. — После нашей последней встречи Джэн страшно заболела. Понимаешь?

— Да? — Она немного замедлила ход машины. — Это правда?

— К сожалению, правда. Так заболела, что хозяйка выкинула ее из санатория, потому что мы не могли платить еще девять фунтов дополнительно за специальную сиделку.

— Не может быть!

— «Не может быть» — ты говоришь, и тем не менее это факт.

— Куда ты забрал ее?

— Пришлось забрать ее домой на время, пока не освободится место в государственном санатории.

— Домой, это в ту самую сырую конуру на Кроссе, где она жила с сестрой?

— Вот именно.

— Но ведь это ужасно, Барт!

— Что и говорить.

— А скоро место в санатории освободится?

— Не раньше, чем умрут тринадцать человек, стоящих впереди нее.

— О! — Магда подкатила машину к тротуару у разворота возле Сентенниал-парк. Она обернулась на сиденье и смотрела на него, не снимая руки с баранки и постукивая по ней отполированными ноготками. — Ты хочешь сказать, что ты и в самом деле забрал девочку из санатория только потому, что у тебя денег не было?

— А разве это недостаточно веская причина?

— Так почему ж ты не пришел ко мне, ты же знаешь, что я смогла бы тебе одолжить?

— Я знаю, что я должен благодарить за это предложение, но я этого просто не мог сделать.

— Разреши все-таки узнать, почему?

Барт неловко поерзал на сиденье, потом вынул сигареты и, зажав машинально две сигареты в губах, прикурил и передал ей одну. Заметив, как дрогнули уголки ее губ, когда она взяла сигарету, он покраснел.

— Но ведь это так понятно.

— По-моему, это просто ерунда.

— Все равно, даже если б мы и смогли платить за специальную сиделку, вряд ли еще хозяйка согласилась бы держать там Джэн. Она сказала, что санаторий — это не больница, и когда пациенты заболевают, так что не могут сами за собой ухаживать, их выписывают. И не только Джэн, но и любого другого, — она к ним ко всем так же относится.

— Правда? И это все в 1947 году нашей эры!

— Так что видишь, в чем дело, — продолжал Барт, — вначале Дорин и я просто с ума сходили, а с тех пор, как Джэн дома, у меня ни минуты свободной.