Иван Охлобыстин - ДМБ

– Не забывайте, солдаты, что вам поручена ответственная роль – служба в ракетных войсках стратегического назначения и посему, либо прекращайте тараньку в казарме лопать, либо яйца помойте.

Зато ночь компенсировала нам весь моральный ущерб – до четырех утра мы играли со старшим сержантом Лавровым в дембельский паровоз. (Бомба качал койку с дембелем и гудел, а мы со Штыком кипятили для сержанта чай в стакане). Лавров нервничал, предвкушая встречу с родным поселком Гундосово, и требовал: «Проводник, чаю!» К половине пятого Бомба слишком сильно раскачал койку, и уже дремлющий сержант выпал из поезда (Сержант падает на стоящий у койки стакан с торчащим из него кипятильником.) , сломал себе ногу и получил ожог второй степени. (Сослуживцы колотят новобранцев табуретками, кладут вместе с сержантом на шинели и несут в лазарет.) После такого стресса нас вместе с ним сослуживцы отнесли на шинелях в лазарет.

В лазарете Лавров с нами подружился, так как мы были одни, и больше ему дружить было не с кем. (Сержант Лавров лежит на койке с загипсованной ногой и перевязанной рукой и спит.)

– Что, – говорит он, просыпаясь, – духи поганые! Будем как положено служить или будем глазки строить?

– Будем, будем, – спешно согласились мы, уже наученные горьким опытом.

– Тогда ты, – и он ткнул пальцем в Штыка, – рассказывай мне историю про черного дембеля, а ты – он ткнул пальцем в меня, – маши надо мной полотенцем, только гляди, чтобы меня не продуло, а ты гад, – и он ткнул пальцем в Бомбу, – мух истребляй, безжалостно. И вот, что, знаете какая радость у духа?

– Какая? – в один голос отозвались мы.

– Дух рано или поздно становится дембелем, – открыл нам глаза Лавров, – а перед дембелем лежат все мечты! И здесь его любят очень, и там. В пожарные берут и в милицию. Там курорты от профсоюза, бесплатный проезд в автобусе, девки с дойками так и плачут по дембелю, потому что дембеля больше в армию не берут…

Короче, дружба у нас наладилась.

Утром следующего дня, обследовав лазарет, Лавров поинтересовался у Штыка, как у самого образованного – чем грозит болезнь-ветрянка, и насколько она опасна. Штык, хотя в медицине ничего и не смыслил, ответил:

– Ветрянка болезнь не опасная, но очень заразная, поэтому заболевший должен быть надолго изолирован от общества в стационаре.

Лаврову так понравилось слово «стационар», что он велел нам принести в палату кого-нибудь из больных тунгусов. Мы принесли. Сначала оленевод всего боялся, но после предложенной «Примы» освоился и задумчиво сел в уголке.

– Брат! – отчетливо выговаривая слова, сказал Лавров. – Ты мне поможешь, я тебе помогу – все люди друзья и братья!.. Миру мир! Так? – Тунгус не реагировал, но это Лаврова не смутило, и он продолжил. – Все должны друг другу помогать!.. Так?

– Руск ни бе ни мат… – сказал житель севера и, как-то по-вдовьи, развел руками.

– Не понимает, – вздохнул Лавров. – Год служит – и не понимает!.. Слушай, тварь дикая, – строго начал Лавров, взяв тунгуса за шкирку. – Плюй мне в рожу, как родного прошу!

И тут произошло чудо – тот вдруг все понял и, как показалось, не без удовольствия, ядовито плюнул Лаврову в небритую физиономию. Лавров успокоился, оленевода отпустил, в ожидании полезного недуга спел старинную дембельскую песню и снова прилег вздремнуть.

– Интересно, – сказал Штык, – как он понял, что товарищу старшему сержанту надо в рожу харкнуть, если ни слова по-русски не знает.

– А может, он некоторые слова все-таки знает? – предположил я.

Проснувшись, старший сержант Лавров послал Бомбу за водкой в город. (– Бомба, иди на кухню и из бачка у стены еденые продукты на себя маж, потом бери бачок и иди в город за водкой. Такую парашу ни один патруль не остановит, – сказал Лавров и дал денег.)

По инструкции сержанта, Бомба зашел на кухню, облился пищевыми отходами и взял бачок с ними же.

Бомба беспрепятственно – так как им все брезговали – миновал КПП на улице Новаторов. Также благополучно он дошел до магазина. Возвращаясь обратно, солдат был остановлен братьями Алиевыми.

– Джигит, иди сюда!.. – подозвали они его, выйдя навстречу из-за угла. – Ты любишь маму?

– Маму люблю и тетю Таню люблю, и Олю Крымову люблю, она у нас на заводе в ОТК работает, – на всякий случай разоткровенничался Бомба.

– А деньги любишь?

– Очень.

– Где Гена Бобков спит?

– Какой Гена Бобков?

– Ты что – дурак, что ли? Гена Бобков, где спит?

– Не знаю.

– Так ты узнай. Мы его братья. Только ему не говори, а то он стесняться будет.

Максуд очень интеллигентно сунул в карман Бомбе деньги.

– Я тебе еще много денег дам, если спросишь, где Гена Бобков-шакал спит, – пообещал он и ушел с Улугбеком за тот же угол.

Бомба решил, что это американские шпионы, но деньги взял и обещал все узнать. На деньги Бомба купил ящик эклеров, три бутылки водки и зашел в книжный магазин.

– Тетя, – обратился он к пышнотелой продавщице, – А у вас есть «Наука и жизнь»?

– Наука есть, – шумно продышала она, – а жизни нет, у меня прошлой зимой мужик застудился на рыбалке. Теперь так – не супруг, а сувенир. Одни усы стоят. Если бы не вы, солдатики, так хоть плачь. Пойдем, щекастик, в подсобное помещение, я тебе барбарисок насыплю.

– Нет, вы уж лучше дайте «Технику молодежи», – попросил, напуганный темпераментом продавщицы, Бомба, быстро рассчитался за журнал и вернулся в казарму…

Допивая вторую бутылку, я признался, что Бобков Гена – это я, ( Пуля кидает свою пилотку на пол и стучит себя кулаком в грудь. Лавров наливает ему еще один стакан и дает сушку.) а сержант Лавров, (одним пальцем задумчиво ковыряет в ухе, а другим пальцем показывает на дверь ) заинтересовавшись оставшейся частью денег, решил все дальнейшие переговоры по моему вопросу взять на себя и приказал позвать в лазарет своего младшего брата – младшего сержанта Лаврова и кума – ефрейтора Галагуру Александра Петровича.

Родственники явились незамедлительно, ( В палату молча входят родственники, молча наливают себе по стакану, молча выпивают и молча закуривают папиросы ) выгнали нас из палаты и начали держать совет.

Бомба спросил:

– Ты единственный ребенок в семье?

А Штык порекомендовал:

– Дергать надо, дружище.

Но убежать я не успел. Младший сержант Лавров и кум Галагура взяли меня под руки и повели на сдачу.

В качестве переводчиков решили взять хлебореза Фаруха Газимова и коптера Геру Либермана.

Фаруха застали за нарезкой сливочного масла, он вытер руки о фартук и без дискуссий проследовал за нами.

Либермана обнаружили лежащим на тюках со свежим исподним и нюхающим жидкость для выведения пятен.