Анатолий Рыбаков - Екатерина Воронина

Если бы не безапелляционность суждений, вечное недовольство порядками в гостинице, обращение к горничной «послушайте, милочка» и раздражающая манера непрерывно чиркать о коробок спичками, которые у нее не зажигались, – Юлия Михайловна была бы славной женщиной.

– Заметьте, милая, – басила Юлия Михайловна, – настоящие женщины всегда неудачливы в семейной жизни, она мешает им проявить свои способности. Не дети, не семейные заботы, не домашние дела. Мешает муж. Он требует внимания к своей персоне. Свое дело он считает главным, ваше – второстепенным. Он подавляет вас морально, заставляет разделять свои взгляды на искусство, если вы работник искусства, на науку – если вы работник науки, на жизнь – если вы просто жена. Он превращает вас в некое свое подобие. И я оправдываю женщин, изменяющих своим мужьям.

Она с силой втыкала папиросу в пепельницу и потом, закуривая новую, долго чиркала спичкой по коробку. Катя с трудом удерживала смех.

– Да вы феминистка, Юлия Михайловна!

– Зачем приклеивать ярлыки? – морщилась Юлия Михайловна. – Возражайте по существу.

– Что ж я могу возразить? Старая песня – женщина слабее мужчины… Удивительно, как с такими взглядами вы выпускаете книги для детей.

– Дети здесь ни при чем, – басила Юлия Михайловна. – У меня сын окончил университет, чудесный мальчик, я его прекрасно вырастила без мужа. А отец его был кретин.

– Так-таки кретин? – смеялась Катя. – И долго вы с ним прожили?

– Прожила! Скажите – промучилась. Что вы смеетесь?

– Простите, Юлия Михайловна, по мне трудно представить, чтобы кто-то мог вас обидеть.

Юлия Михайловна повернула рычажок репродуктора. Кончали передачу последних известий, потом диктор сказал: «Передаем сводку погоды». Раньше Катя не слушала эти передачи – в порту она ежедневно получала подробные метеосводки. Но сейчас она прислушивалась к голосу диктора: «Иркутск – двадцать три градуса, Красноярск – двадцать шесть, Новосибирск – двадцать четыре…» Холодно там.

Вечером Катя пошла в филармонию. Ее место было вторым от прохода. Крайнее кресло было свободно. Кто то подошел и сел рядом с ней. Она не оглянулась, вслушиваясь в смешанный гул настраиваемых инструментов, испытывая смутное ощущение чего-то утерянного, которое всегда охватывало ее, когда она слушала музыку.

– Разрешите посмотреть программу? – тихо попросил сосед, чуть наклоняясь к Кате.

Она протянула ему листок. Их взгляды встретились. Катя сразу узнала его.

– Здравствуйте, – сказала она.

– Здравствуйте, Катя, – ответил Мостовой.

Первое отделение кончилось. Мостовой встал, пропустил вперед Катю. Он пополнел. На нем был темный костюм свободного покроя. В черных гладко зачесанных назад волосах серебрилась седина. Карие глаза выглядели усталыми, несколько напряженными. Катя подумала, что именно этот костюм, а не военная форма – настоящая одежда Мостового, и именно эти гладко зачесанные волосы его настоящая прическа.

Не оглядываясь, Катя медленно шла в толпе, не оглядываясь, вышла из зала. Мостовой тут же поравнялся с ней.

– Неожиданная встреча! – заговорил он. – Вы давно в Ленинграде?

– С неделю, – ответила Катя, удивляясь своему спокойствию.

– Какими судьбами?

– В командировке.

– Где остановились?

– В «Астории».

– Хорошая гостиница.

– Мне удобно. Институт рядом, на улице Герцена.

– Водного транспорта, – определил Мостовой уверенным тоном человека, хорошо знающего свой город.

– Да.

Некоторое время они молча двигались в толпе, потом Мостовой сказал:

– Как странно! Вы здесь, в Ленинграде, да еще на этом концерте.

– Да, смешно.

В зале их места были боковые, и они сидели, чуть повернувшись к эстраде. Мостовому был виден Катин характерный, чуть скуластый профиль, тяжелые каштановые волосы, облегавшие стройную смуглую шею.

После концерта, подавая ей шубу, он спросил:

– Надеюсь, я вас еще увижу? Я покажу вам город.

– Заманчиво, конечно. Но это возможно только вечером. А вечером мы ничего не увидим.

– Все увидим.

– Ну что ж, позвоните мне послезавтра в восемь часов. Вероятно, я буду дома.

Юность, война… Город в затемнении, госпиталь, раненые, Евгений Самойлович… У Кати не было злого чувства к Мостовому. То, что тогда, в двадцать лет, представлялось катастрофой, теперь воспринималось спокойно. Когда-то ей хотелось отомстить Мостовому, причинить ему ту же боль, какую он причинил ей. Теперь ей было безразлично даже, что он думает о ней. Не было интереса. Чужой! Все, что в нем есть хорошего, – это его. А в Ледневе все, и хорошее и плохое, – это ее. Мостовой – прошлое, оно кончилось и никогда не вернется. Леднев – будущее. Несмотря ни на что.

Мостовой позвонил точно в назначенное время. Катя надела шубу и спустилась.

Он уверенно вел машину. Сначала они поехали по набережным Невы, затем на Васильевский остров и Петроградскую сторону. Потом к Смольному. Даты, стили, исторические анекдоты так и сыпались с его уст вместе с именами архитекторов и скульпторов.

Иногда он останавливал машину, и они выходили. Пальто его была распахнуто, шляпа съехала на затылок. Веселый, оживленный, он был еще хорош собой.

– Великолепно, – сказала Катя. – Но ведь это старый Петербург.

– Можно поехать на Выборгскую сторону, – ответил Мостовой. – Крейсер «Аврора» я вам показал… Что касается войны, то, знаете, война не оставляет памятников.

– Да, – сказала Катя, – она остается в сердцах и судьбах.

Он быстро взглянул на нее.

– Расскажите о себе, Юра, – попросила она.

– Что вам сказать? – ответил Мостовой. – Работаю в научно-исследовательском институте. Лауреат… Даже дважды, если уж быть точным. Кандидат технических наук. Собираюсь докторскую защищать. Ну, что еще? Дочери восемь лет, пошла в школу. Жена – искусствовед.

– Вот откуда такая эрудиция, – засмеялась Катя.

Они вернулись в гостиницу. Мостовой предложил зайти в ресторан.

– Устала я, – сказала Катя, – и есть не хочу.

– Ненадолго. Хоть мороженого поедим, – настаивал Мостовой.

Ресторан был полон. Между столиками танцевали девушки с моряками. Мостового здесь знали и накрыли ему отдельный столик. Он заказал мороженое и коньяк.

– Почему вы не замужем? – спросил Мостовой.

Катя усмехнулась.

– Так как-то, не пришлось. Впрочем, я еще не теряю надежды.

– У вас есть дети?

– К сожалению, нет.

Он выпил свой коньяк. Катя пригубила рюмку.

– Потанцуем? – предложил Мостовой.

– Не хочется, – ответила Катя. – Вы со своей женой познакомились после войны?

– Да.

– Ну, а что с той, фронтовой?

Он натянуто улыбнулся.

– О ком вы спрашиваете?

– Мне казалось, у вас на фронте что-то было.