Жоржи Амаду - Бескрайние земли

— Ну и что с того? Кабаре как раз подходящее место для холостого человека, не связанного семейными обязательствами. Вы хорошо делаете, что развлекаетесь, у вас ведь некому из-за этого страдать… А вот Манеке там не место… — и она погрозила полковнику пальцем. — У вас жена и дети. Вот подождите, я расскажу жене, что тогда? — и, грустно улыбаясь, она снова погрозила ему пальцем.

Манека Дантас, громко смеясь, стал просить, чтобы она ничего не говорила доне Аурисидии:

— Она ведь страшно ревнива…

Орасио заключил:

— Ну, это ты брось, жена. Все имеют право иногда поразвлечься, развеять скуку…

Теперь Виржилио успокоился. Он понял, почему Эстер рассержена, отчего у нее этот деланно безразличный вид и следы слез на глазах. Чего только, должно быть, не наговорили ей в городе эти невозможные старые девы, эти святоши, которым нет другого дела, как сплетничать о чужой жизни! И ему захотелось заключить ее в свои объятья, чтобы объяснить среди тысячи ласк, что Марго для него ничего не представляет, что он случайно танцевал с ней. Виржилио почувствовал нежность и даже некоторое тщеславие, узнав, что причина ее печали — ревность.

Служанка подала кофе. Орасио пригласил Виржилио пройти к нему в кабинет поговорить о делах. Манека Дантас пошел с ними, Эстер осталась, склонившись над вязанием.

Кабинет представлял собой небольшую комнату, где внимание привлекал огромный железный сейф. Виржилио уселся, Манека Дантас пододвинул себе широкое кресло:

— Это для моих телес повместительнее…

Орасио остался стоять, скручивая папиросу. Виржилио ждал; он решил, что Орасио хотел узнать его мнение о какой-нибудь юридической детали процесса. Полковник не торопился, он не спеша скручивал папиросу своими мозолистыми руками, скребя перочинным ножом кукурузный лист. Наконец он заговорил:

— Мне понравилось, как вы рассказали Эстер вчерашнюю историю, иначе она пришла бы в ужас. Она вас очень уважает, доктор. Бедняжке здесь почти не с кем разговаривать, она ведь воспитана иначе, чем здешние женщины… Она любит с вами беседовать: вы оба говорите на одном языке…

Виржилио склонил голову, и Орасио продолжал, закурив папиросу, которую только что кончил свертывать:

— Между нами говоря, доктор, вчерашний скандал имеет свою дурную сторону. Вы знаете, что Жука Бадаро про вас болтает?

— Не знаю, да и, по правде сказать, полковник, меня это мало интересует. Братья Бадаро не любят меня, у них для этого есть основания. Я ваш адвокат и, кроме того, адвокат партии. Ясно, что они обо мне дурно отзываются…

Орасио поставил ногу на стул, он стоял почти спиной к Виржилио:

— Это ваше дело, доктор. Я не люблю вмешиваться в чужую жизнь. Разве только когда это касается друга, вроде вас…

— Но в чем дело? — поинтересовался Виржилио.

— Вы себе не отдаете отчета, доктор, что если вы не займете определенной позиции, то — меня извините — вы потеряете всякое уважение в этих краях…

— Но почему?

— Жука Бадаро рассказывает всем направо и налево, что он вырвал женщину из ваших рук, что он вас оскорбил, а вы на это никак не реагировали. Якобы вы — извините, что я повторяю, — просто трус.

Виржилио побледнел, но тут же взял себя в руки:

— Кто присутствовал при инциденте, знает, что ничего подобного не было. Танец уже кончился, и я остановился, чтобы узнать, не сыграют ли на бис. Когда Жука схватил Марго за руку, я хотел вмешаться, но она меня попросила не впутываться. Потом, когда он, проходя мимо, пытался задеть меня, полковник Манека удержал меня за руку…

Манека Дантас впервые вмешался в разговор:

— Конечно, доктор. Если бы я разрешил вам начать ссору, сейчас мы бы все возвращались с ваших похорон. Жука уже схватился за револьвер. А никто здесь не хочет вашей смерти…

Орасио продолжал:

— Доктор, я приехал сюда еще мальчишкой. Это было много лет назад… Нет такого человека, который знал бы Ильеус лучше, чем я. Никто не хочет, чтобы вы умерли — полковник сказал верно, — и меньше всех хочу этого я, так как вы мне нравитесь и я в вас нуждаюсь. Но я не желаю, чтобы вы были опозорены, заслужив славу труса… Поэтому я и говорю с вами.

Он остановился передохнуть, словно произнес длинную речь. Зажег новую спичку и так и остался стоять, спичка обожгла ему пальцы; обернувшись к адвокату, он пристально посмотрел на него, ожидая, что тот скажет.

— Как же, по-вашему, я должен поступить?

Орасио бросил на пол спичку, обжегшую ему палец, папироса осталась незажженной, она казалась совсем крошечной в его толстых губах:

— У меня есть человек, на которого можно положиться. Мне сообщили, что в четверг Жука Бадаро возвращается на фазенду. Вы устроите это дело за какие-нибудь полсотни мильрейсов…

Виржилио не понял толком:

— Какое дело?

Манека Дантас взялся объяснить:

— За пятьдесят мильрейсов человек выполнит ваше поручение. В четверг он дождется Жуку на дороге, и ни один святой не спасет его… После этого никто к вам больше не пристанет…

Орасио подбодрил:

— И вам к тому же не грозит опасность, так как Бадаро решат, что это дело моих рук. Если они и подадут в суд, то на меня… А об этом уж вы не беспокоитесь…

Виржилио поднялся:

— Но ведь это же не проявление храбрости, полковник. Послать жагунсо хладнокровно убить человека? Какое же в этом мужество?.. Встретиться с Жукой на улице и набить ему физиономию — это еще куда ни шло… Но нанять жагунсо послать пулю… Это проявление не храбрости, а трусости…

— Здесь так принято, доктор. И если вы хотите сделать карьеру, давайте я позову жагунсо… Другого выхода нет. Вы можете быть лучшим адвокатом в мире, но никто не станет к вам обращаться…

— Даже партия… — сказал Манека Дантас.

Виржилио снова сел. Подумал. Никогда он не ожидал ничего подобного. Он знал, что Орасио прав. В этих краях послать убить человека — значило проявить мужество, завоевать к себе уважение. Он знал также, что во всем этом не было никакой ловушки. Если выйдут какие-нибудь неприятности с правосудием, обвинят Орасио. Но, несмотря на все это, он не видел причин, почему должен был нацелить выстрел наемного убийцы на Жуку Бадаро.

Орасио заговорил снова:

— Я вам кое-что скажу, доктор, потому что я ваш друг. Так или иначе я пошлю прикончить Жуку Бадаро. Я уже это решил — ведь он убил четверых моих людей… — Орасио поправился -…то есть их убили его люди, но это все равно. Он поджег плантацию Фирмо и напал на дом Браза. Он творит слишком много бесчинств, лучше сразу покончить с ним. На будущей неделе я начну вырубать лес. Жука Бадаро этого не увидит…

Он остановился, зажег спичку и закурил. Взглянул на Виржилио, голос его звучал тяжеловесно, слова походили на удары: