Жоржи Амаду - Бескрайние земли

— Не сейчас, милый…

И тоска нарастает. Виржилио торопливо одевается. Он чувствует потребность побыть под дождем, чтобы ливень охладил его пылающую голову, смыл кровь с его рук, обмыл его загрязненное сердце. Он забывает, что должен спуститься на цыпочках, чтобы не разбудить служанок. И через двор выходит на железнодорожное полотно, срывает с себя шляпу, давая каплям дождя катиться по лицу, как будто это слезы, хотя он и не плакал.

Однако не было причин ни для тоски Виржилио, ни для радости, которую Жессе рассчитывал увидеть на лице Орасио, остановившегося переночевать у него в Табокасе. Полковник с того времени, как начались стычки из-за Секейро-Гранде, перестал ездить ночью по дорогам, даже если его сопровождали жагунсо. В Табокасе его задержали кое-какие дела, и он остался, с тем чтобы выехать на следующее утро. А сейчас в конце дня развлекался, сидя в кабинете Жессе, который принимал больных. И так как все они были его знакомыми и избирателями, Орасио не терял даром времени. Для каждого у него находилось доброе слово. Он расспрашивал их о жизни, о семьях. Когда хотел, он умел быть любезным. А в этот день он чувствовал себя очень хорошо: ему было весело, и эта веселость возрастала по мере наступления вечера. Из окна врачебного кабинета он видел Жуку Бадаро в сапогах со шпорами, разгуливавшего по улицам Табокаса, вот он выходит из лавки скобяных товаров Азеведо. Орасио с удовлетворением улыбнулся, задержал взгляд на фигуре врага, который, по-видимому, нервничал.

В этот момент посланный им жагунсо уже направлялся к месту засады на дороге в Феррадас. Нелегко было убедить Виржилио… Орасио нравился адвокат, и он был уверен, что оказывает большую услугу, предоставляя ему, Виржилио, честь уничтожения Жуки Бадаро, не подвергая себя опасности. Он высунулся из окна, чтобы поздороваться с женой Силэио Маозинья, владельца небольшого участка, граничащего с Палестиной, — одной из крепких опор Орасио в этом краю.

Эта женщина пришла за доктором Жессе; она еле добралась сюда с плантации, притащив с собой изнуренного лихорадкой мужа. Они остановились в своем домике по ту сторону реки. Женщина была обеспокоена состоянием больного. Пришлось принести его с плантации в гамаке, Силвио не смог даже сесть на лошадь.

Орасио проводил доктора к больному, помог ему уложить Силвио на кровать, предложил свои услуги. Спросил жену, не нуждается ли она в деньгах. Жессе было известно, что Орасио держался любезно со своими избирателями и друзьями, однако ему показалось, что в этот день Орасио, пожалуй, перебарщивает, он даже не захотел уйти, остался помогать женщине — подложить больному судно, сменить одежду, пропитавшуюся потом, подать лекарства, за которыми послали в аптеку. Выходя, Жессе отвел полковника в сторону и предупредил:

— Дело пропащее…

— Да что вы говорите!..

У врача не было никакой надежды.

— Эта лихорадка такова, что если сразу не побьешь ее, то уже ничего не помогает. Ему не протянуть до завтра… А вы должны пойти со мной и принять ванну, промыть руки спиртом. С этой лихорадкой шутить нельзя, можно вмиг заразиться…

Однако Орасио рассмеялся и пробыл в доме Силвио до вечера, обещал попозже еще зайти. И лишь перед тем, как сесть обедать, он вымыл руки, подтрунивая над опасениями доктора и уверяя, что лихорадка его не берет. Жессе пустился в научные объяснения; эта неизвестная лихорадка составляла одну из его главных забот. Она за короткое время убивала человека, и не было лекарств, которые излечивали бы ее. Однако ничто не нарушило радостного настроения Орасио в этот вечер. Он был настолько любезен, что вернулся в дом Силвио, чтобы помочь больному, и сам пошел за доктором Жессе, когда у Силвио началась агония. По дороге он предупредил падре. Когда они пришли, Силвио уже скончался, жена его плакала в углу. Орасио вспомнил, что в эту минуту Жука Бадаро, очевидно, тоже уже мертв; он лежит распростертый на дороге с открытыми, остекленевшими глазами, такими же, как у Силвио. Орасио предложил вдове оплатить расходы по погребению и помог переодеть покойника.

Но на самом деле не было оснований ни для радости Орасио, ни для страданий Виржилио. Виновник этой радости и этих страданий — Жука Бадаро — ехал верхом на фазенду; на дороге остался труп человека, который поджидал его в засаде. За Жукой, согнувшись на осле, которого вел под уздцы Вириато, ехал раненый Антонио Витор, вторично спасший хозяину жизнь. Но теперь это был счастливый случай. Когда находившийся в засаде жагунсо, вглядевшись в первого всадника и узнав в нем Жуку Бадаро, поднял уже ружье и стал целиться, Антонио Витор вдруг услышал еле заметный шорох у дороги. Подумав, что это какая-нибудь пака [23] Пака — бразильская свинка. или броненосец, он направил осла прямо в заросли, держа в руке револьвер — ему хотелось убить животное и отвезти его в подарок доне Ане. И неожиданно увидел жагунсо, поднимающего ружье. Тут же выстрелил, но промахнулся. Человек в засаде мгновенно повернулся к нему, тоже выстрелил и ранил Антонио Витора в ногу; он не попал в грудь только потому, что тот соскакивал в этот момент с осла. Услышав выстрелы, Жука и Вириато подъехали туда, и жагунсо не успел спастись бегством. Прежде, чем убить его, и даже прежде, чем оказать помощь Антонио Витору, Жука обратился к жагунсо с вопросом:

— Скажи — кто, и я отпущу тебя с миром…

Жагунсо признался:

— Доктор Виржилио и полковник Орасио…

Когда он уже уходил, Вириато вскинул ружье, вспышка выстрела осветила ночной мрак, человек упал лицом вперед. Жука, перевязывавший Антонио Витору ногу куском своей шелковой рубашки, вскочил, услышав выстрел:

— Разве я не сказал, что он может уйти с миром! — закричал он раздраженно.

Вириато начал оправдываться:

— Ну что ж, хозяин, одним меньше…

— Я научу тебя повиновению. Если я что-нибудь приказываю, так и должно быть. Жука Бадаро слов на ветер не бросает.

Вириато опустил голову, ничего не ответил. Они подошли к человеку, он только что скончался. Жука сделал недовольную гримасу.

— Иди-ка, помоги! — обратился он к Вириато.

Они посадили Антонио Витора на осла. Вириато взялся за поводья, и они тронулись шагом. Так дошли они до фазенды; керосиновые лампы еще горели — Синьо волновался за брата, которого ожидал много раньше. Все вышли во двор; прибежали жагунсо и работники и помогли Антонио Витору сойти с осла. Посыпались вопросы, люди столпились, стремясь помочь раненому. Сам Синьо Бадаро подхватил Антонио Витора за плечи, и отвел внутрь дома, где его уложили на скамью.

Дона Ана кликнула Раймунду, велела ей принести спирта и воды. Услышав имя мулатки, Антонио Витор обернулся. И только он и дона Ана заметили, что руки Раймунды дрожали, когда она передавала пакет ваты и флакон со спиртом. Она осталась помочь доне Ане сделать перевязку — пуля лишь пробила мякоть ноги, не задев кости, — и ее грубые и тяжелые руки стали нежными, мягкими. Для Антонио Витора они были куда приятнее, нежнее и ласковее, чем легкие изящные ручки доны Аны Бадаро.