Анар - Шестой этаж пятиэтажного дома

— Ну, что за фильм вчера показывали? Разве так в жизни бывает?

— А что, Тахмина лежит в постели? — спросил он.

— У нее печень больная, а она пьет каждую ночь, — совсем другим тоном, горько сказала Медина. — Пьет и слушает музыку. Ночью, когда ни проснусь, у нее свет.

Заур усмехнулся. Они уже подъезжали к той улице. Они миновали тот самый сквер, у которого когда-то в начале июня — нет, он может сказать точно: пятого июня — он впервые ждал ее и прождал час, а потом она появилась в красном платье с белыми пуговицами, и они отправились к морю, и с этого началась их связь. Он подъехал к подъезду и остановился там, где ставил свою машину Спартак до того, как он, Заур, проткнул ей шину. Медина вдруг сказала:

— Только с вами она и была счастлива, поверьте мне, Зауричек, — и он удивился не столько ее словам, сколько тому, что Медина впервые назвала его так, как называла только Тахмина.

Он пожал плечами.

— Большое вам спасибо, — сказала Медина, выходя из машины. — Вы просто спасли меня. Спасибо.

— Да что вы, не стоит, — сказал Заур и медленно поехал.

— Завтра приходи с работы вовремя, — сказала Зивяр-ханум, — нас приглашает Алия. Заур кивнул.

— Я сегодня была у нее, обсудила все вопросы.

— Встреча в верхах, — сказал Заур.

— Решили не откладывать свадьбу, — сказала мать. — Шахин завтра договорится с ресторанами на двадцатое. Я смотрела по календарю — двадцатого суббота.

Заур кивнул.

— А ты с Фирангиз виделся? Заур удивился:

— Нет, а зачем?

— Как зачем'? Она же твоя невеста. Встретились бы, пригласил бы ее в кино, в театр, на концерт.

— Но мы же пока официально не помолвлены, — сказал Заур. — И если нас увидят вместе до официальной помолвки… это будет нехорошо.

— Да, конечно, — согласилась мать, то ли не поняв иронии, то ли слишком хорошо ее поняв. — Завтра вместе пойдем к ним, так сказать, «аяг ачды». А потом ты сможешь заходить к ним, она сможет заходить к нам, а тут и нишан подоспеет, — и в глазах матери он увидел умиление. — Ну, спокойной ночи.

Мать пошла спать, а он включил телевизор. Шли последние кадры фильма, а потом на экране появилась Тахмина — он видел ее впервые после той встречи на дороге и поразился, как она осунулась и какой была грустной-грустной, хотя и улыбалась профессионально.

Она объявила завтрашнюю программу и сказала: «Спокойной ночи, дорогие телезрители».

И Заур знал, что у нее самой спокойной ночи не будет. Он вспомнил, что она говорила о своих ночных муках: «Как дотянуть до утра, боже мой, как дотянуть!» Хотя, может, это была ее очередная фальшивка, выдумка, чтобы казаться загадочнее, сложнее. Кто знает? Он попытался заглянуть в глубину ее глаз, где, возможно, скрывалась правда, но она исчезла. Перед Зауром остался лишь пустой мерцающий бело-голубой экран, потом одна светящаяся точка, а потом исчезла и она.

Зауру пришла в голову мысль взять машину, подъехать к телестудии и встретить ее. Она обрадуется — он знал, и даже если ее радость будет лживой, все равно ему будет хорошо, как всегда было хорошо, когда он видел ее счастливой и сам становился счастлив ее счастьем, подлинным ли, мнимым ли, кто знает, но во всяком случае счастьем, которое он доставлял ей. Вот сейчас сесть в машину, поехать и сказать: «Здравствуй, Тахмина!» Это же так просто.

Но Заур знал, что это невозможно. Просто и — невозможно. Он выключил телевизор.

— Прошу тебя, помирись со Спартаком, ведь вы теперь родственники, — сказала Зивяр-ханум, когда они подошли к дверям Муртузовых с огромным тортом. Его испекла ночью Зивяр-ханум и теперь держал в руках Заур. Большой букет роз нес сам профессор. Не дождавшись ответа, она добавила:

— Мне Алия рассказала, что у вас какая-то стычка была. Зивяр-ханум нажала на звонок.

— Никакой стычки, просто я врезал ему, — не мог не похвалиться Заур.

— Что было, то было. Теперь вы родственники, и… Дверь открыли.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, — сказала Алия-ханум.

Они прошли в переднюю. Заур положил торт на тумбочку у вешалки, и они с отцом направились в комнату, а Зивяр-ханум — на кухню, к женщинам. В комнате рядом с накрытым столом Муртуз Балаевич, в белой рубашке с серыми подтяжками, играл в нарды. Его полковничий китель висел на спинке стула. Со всеми регалиями и орденами. Муртуз Балаевич играл в нарды с Джаббаром. Ней-мат наблюдал за их игрой. Все трое, увидев гостей, встали, поздоровались за руку, а Муртуз хлопнул Заура по плечу.

— Ну, герой, — сказал он.

— Присаживайтесь, профессор, — сказал Джаббар.

— Я сейчас быстро с ним разделаюсь, — сказал Муртуз, кивнув на Джаббара, а Неймат заговорил с Зауром о его новой работе.

Стол был накрыт на славу. Неожиданные в это время года помидоры и огурцы, которыми так гордился директор шашлычной Надир, всевозможные салаты были разложены по тарелкам из старинных немецких сервизов, а разноцветная выпивка поблескивала в массивных хрустальных графинах.

Во главе стола сели Муртуз и Меджид, слева от них Зивяр-ханум, Джаббар и Неймат. Справа сел Заур, и рядом с ним оставили свободный стул. Вскоре Алия ввела в комнату Фирангиз. Белое платье оттеняло ее румянец и черные волосы, заплетенные в толстую косу. Не поднимая глаз, она поздоровалась со всеми. Заур поднялся и усадил ее рядом с собой. Сурея, Таира и Алия, три девочки и мальчик — как догадался Заур, дочери Суреи и сын Таиры — сели в другом конце стола. Вошла Бикя-хала — мать Алии, Суреи и Таиры, поцеловала Заура и Фирангиз, сказала, что это счастливый день в ее жизни, и, извинившись, ушла на кухню: она готовила плов.

— А где же Спартак? — спросил Муртуз, и Алия сказала, что сейчас придет.

Выпили за молодых — Заура и Фирангиз, за родство, за родителей жениха и невесты. Заур заметил, как в комнату вошел Спартак, и уловил в его взгляде беспокойство. Но Заур улыбнулся ему, и мгновенно беспокойство в глазах Спартака сменилось обычным нагловатым выражением, он подошел и протянул руку Зауру.

Муртуз был уже слегка навеселе и поднялся, чтобы произнести очередной тост. Все тосты, кроме тоста Меджида, провозглашенного за семью Муртузовых, были сказаны самим полковником.

— Сегодня за этим прекрасным и обильным столом собрались самые близкие родственники и по такому значительному поводу, — сказал Муртуз Балаевич. Спартак, а ну налей себе. Смотри только у меня, не перепивай, а то я знаю тебя, шалопая. Надо знать меру, когда пьешь.

— Ну, папа, — ответил Спартак, — это ты лучше себе скажи.

Все засмеялись, а Алия-ханум укоризненно взглянула на Муртуз а.

— Ив самом деле, — сказала она, — ты не очень-то увлекайся, про сердце свое помни.

— Я все помню. — Муртуз был в блаженном настроении и замечания жены и сына воспринял без обычной обидчивости. — Я все помню, — уже с хмельной многозначительностью повторил он. — Послушайте, что я скажу. Вот мы выпили за наших молодых, за их будущую чистую, хорошую семью. Но я хочу сказать, — он повернулся к Зауру, — все, что бывает до брака, мужчина должен оставить на пороге своего дома. Все, что было, то было, а уж если ты женился — семья должна быть прочной и нерушимой.