Шервуд Андерсон - Яйцо

Две или три недели все в доме находились под властью идеи отца. Мы много не разговаривали, но в нашей повседневной жизни усердно старались отбросить угрюмый вид и улыбаться. Мать улыбалась посетителям, а я, заразившись от нее, улыбался нашей кошке. Что-то лихорадочное было в страстном желании отца нравиться. В нем, несомненно, где-то глубоко таилась жилка комедианта. Он тратил не слишком много из своего запаса шуток на железнодорожников, которым прислуживал по ночам, но, казалось, ждал прихода какого-нибудь молодого человека или женщины из Бидуэла, чтобы показать им, на что он способен. На прилавке закусочной стояла проволочная корзинка, всегда наполненная яйцами, и она, по всей вероятности, была перед глазами отца в тот миг, когда у него зародилось желание развлекать посетителей. Яйца, словно по определению судьбы, все время были связаны с развитием его идеи. Во всяком случае, именно яйцо убило его новый порыв к жизни. Однажды, поздно ночью, меня разбудил гневный рев, исходивший из глотки отца. Мать и я сразу же приподнялись на своих кроватях. Дрожащими руками она зажгла лампу, стоявшую на столике у ее изголовья. Внизу со стуком захлопнулась входная дверь, и спустя несколько минут отец, тяжело ступая по лестнице, поднялся к нам. Он нес яйцо, и рука его так дрожала, точно его знобило, а глаза горели, как у безумного. Войдя, он устремил на нас пылающий взгляд; и когда он стоял так, я был уверен, что он хочет бросить яйцо либо в мать, либо в меня. Но вместо этого отец тихонько положил его на столик возле лампы, а сам упал на колени перед кроватью матери и заплакал. Он плакал как ребенок, и я, потрясенный его горем, плакал вместе с ним. Комнатушка огласилась нашими рыданиями. Как ни странно, но из этой сцены, в которой мы все трое участвовали, я запомнил только одно: как рука матери беспрерывно гладила лысую дорожку, проходившую через макушку отца. Я забыл, что говорила ему мать и как она заставила его рассказать ей о том, что произошло внизу. Его объяснение тоже выпало из моей памяти. Я помню только свой испуг и горе, да блестевшую при свете лампы дорожку на голове отца, стоявшего на коленях у кровати.

Что же произошло внизу? В силу каких-то необъяснимых причин я знаю эту историю так, словно был свидетелем большой неудачи моего отца. Со временем узнаешь многое из того, что раньше было непонятно. В тот вечер молодой Джо Кейн, сын бидуэлского торговца, пришел в Пиклвил, чтобы встретить своего отца, которого ждали с Юга с десятичасовым поездом. Поезд опаздывал на три часа, и Джо завернул к нам, чтобы скоротать время и дождаться его прибытия. Пришел местный товарный поезд, бригаду его накормили. После этого Джо остался в закусочной с отцом наедине.

Молодой человек из Бидуэла, вероятно, уже с первой минуты был приведен в недоумение поступками отца. Ему казалось, будто отец сердится на него за то, что он так долго торчит здесь. Заметив, что его присутствие явно мешает хозяину, он уже подумывал о том, чтобы уйти. Но полил дождь, и перспектива длинной прогулки до города и обратно не прельщала Джо. Он купил пятицентовую сигару и заказал чашку кофе. В кармане у него была газета, он вынул ее и стал читать.

— Я жду вечернего поезда, он опаздывает, — в порядке извинения сказал Джо.

Долгое время отец, которого Джо Кейн до того никогда не видел, молчал и пристально глядел на своего посетителя. Он, несомненно, страдал от приступа страха, какой бывает перед выходом на сцену. Как нередко случается в жизни, он так много и так часто думал о подобной ситуации, что теперь, столкнувшись с ней, несколько волновался.

Прежде всего, отец не знал, что делать со своими руками. Одну из них он порывистым движением притянул через прилавок и потряс руку Джо Кейну.

— Здравствуйте! — сказал он.

Джо положил газету и с изумлением уставился на него. Взгляд отца упал на корзинку с яйцами, стоявшую на прилавке, и он внезапно заговорил:

— Вы, наверно, слыхали, — запинаясь, начал он, — вы, наверно, слыхали про Христофора Колумба, а? — Голос у него был сердитый. — Так этот Христофор Колумб был обманщик! — решительно объявил отец. — Колумб уверял, что поставит яйцо стоймя. Но это была просто болтовня, а затем он взял и надбил конец яйца.

Посетителю казалось, что отец вне себя от коварства Христофора Колумба. Старик что-то невнятно бормотал и ругался. Потом заявил, что напрасно внушают детям, будто Христофор Колумб великий человек, если в конце концов он в решающий момент смошенничал.

— Колумб болтал, что поставит яйцо стоймя, — твердил отец, — а затем, когда эту похвальбу назвали ее настоящим именем, он пустился на трюк!

Не переставая ворчать на Колумба, отец вынул из корзинки на прилавке яйцо и, катая его между ладонями, стал ходить взад и вперед по комнате. При этом он весело улыбался. Затем начал что-то бормотать про воздействие, которое оказывает на яйцо электричество, выделяемое человеческим телом. Он объявил, что может поставить яйцо стоймя, не разбивая скорлупы, а только покатав его в руках. Он объяснял, что тепло от его рук и легкое вращательное движение, которое он сообщает яйцу, создают новый центр тяжести. Джо Кейн несколько заинтересовался.

— Через мои руки прошли тысячи яиц, — сказал отец, — Нет человека, который знал бы о яйцах больше моего.

Он поставил яйцо на прилавок, но оно упало, набок. Он слова и снова повторял неудавшийся фокус, каждый раз катая яйцо между ладонями и произнося туманные слова о чудесах электричества и законах тяготения. Когда в результате усилий, длившихся не менее получаса, ему удалось на мгновение поставить яйцо на кончик, он, подняв глаза, обнаружил, что посетитель больше не следит за ним. А к тому времени, как он опять добился внимания Джо Кейна, яйцо снова покаталось и легло набок.

Пылая страстью фокусника и в то же время немало расстроенный неудачей своего первого опыта, отец достал с полки банки с птичьими уродами и стал показывать их посетителю.

— Понравилось бы вам иметь семь ног и две головы, как у этого молодца? — спросил он, демонстрируя самое замечательное из своих сокровищ.

Радостная улыбка расплылась по его лицу. Он перегнулся через прилавок и пытался похлопать Джо Кейна по плечу, как это принято было в баре Бена Хеда, когда отец молодым батраком по субботам ездил вечером в город. Посетителя затошнило при виде страшно деформированного тела цыпленка, плавающего в банке со спиртом, и он встал, чтобы уйти. Выйдя из-за прилавка, отец схватил молодого человека за руку и повел обратно к его месту. Отец был рассержен, и ему пришлось на минуту отвернуться, чтобы снова вызвать на лице улыбку. Затем он поставил банки обратно на полку. В припадке щедрости он почти насильно заставил Джо Кейна выпить бесплатно еще чашку кофе и выкурить еще одну сигару. Затем он взял кастрюлю и, налив в нее уксуса из кувшина, стоявшего под прилавком, объявил, что собирается продемонстрировать новый фокус.