Майя Валеева - Чужая

— Бессовестная Ева! Вот пожалуюсь Эле! — сердито сказала Наташа.

При слове «Эля» волчица тут же напряглась, вытянулась в струнку и замерла, неотрывно глядя на ворота.

Торопливо, словно мелкая воровка, Наташа выгребла кучу перьев из вольеры и тщательно закопала ее в огороде. Даст бог, все обойдется. И почему именно их должна обвинить бабка Надя в пропаже своей курицы?

Наташа твердо решила поговорить с Володей вечером, когда он вернется из города. Нужно искать какой-то другой выход. Тут как раз позвонила Эля и сказала, что в субботу они с Русланом приедут навестить Еву.

— Почему у тебя такой голос, Наташ? Ничего не случилось? Как там Ева, как она ест, как себя ведет?

— Ничего… приезжай, в общем, поговорим. Да не волнуйся ты, ничего не случилось, все нормально! — Наташа вздохнула с облегчением. Ей показалось, что приедет Эля, и все решится каким-то чудесным образом.

А между тем уж кончался ноябрь. Многие из горожан покинули свои холодные коттеджи, недостроенные дачи и перебрались в город. Опустела пристань — навигацию давно закрыли, и деревня вновь вернулась в лоно привычной, сонной, бедной жизни. Стелился по улицам сладкий дымок из печных труб, в сараюшках удивленно мычала редкая скотинка, которую перестали выпускать на улицу. Лишь куры бродили возле ворот, да и они старались побыстрее юркнуть в свои курятники, как только наступали скорые, темные, неуютные сумерки.

Зима стояла на пороге. Замерзшие поля покрылись белым крупяным налетом ночного шалого снега. Лес замер, угрюмый, голый, черный, — тоже, как и поля, как и река — в ожидании большого, долгого снега, который должен был укрыть и согреть уставшую землю… Синички прыгали по крышам сараев, пытливо обследовали наличники и щели между бревнами — в надежде, не обнаружат ли неожиданно зазевавшегося с лета древесного жучка. Лохматые вороны и галки огромными стаями устремлялись на закате на другую сторону Волги, туда, где в сероватой пелене смога чернел, а ночами сверкал мерцающими огнями город. Река покрылась тонким прозрачным льдом, и пронизывающий ветер носил по нему клубы снежной крупы и песка, поднятого с безжизненных пляжей.

Как хорошо было в такую погоду сидеть в своем уютном и теплом доме, у настоящего камина, в котором трещали добротные березовые поленья. Каждый день, проводив мужа и дочь — а Дашу Володя каждое утро отвозил в школу, а потом кто-нибудь из его заместителей привозил ее обратно, — Наташа принималась за нескончаемые домашние дела: убирала огромный дом, варила, стряпала, стирала, гладила, что-то вышивала, а иногда просто устраивалась с книжкой у камина. Чел, в былые времена обожавший целыми днями валяться у огня и греться, наслаждаясь жаром, — теперь неузнаваемо изменился. Он почти что не заходил в дом и все дни проводил в вольере с волчицей. Он и ночью бы не приходил, если бы его не загоняли домой насильно. Лишь иногда днем, когда Ева, свернувшись клубком засыпала, он приходил домой, ложился у камина, но через некоторое время уже нервно вскакивал и требовательно царапал дверь, поскуливая и всем своим видом требуя у хозяйки: «Пусти!»

Ева, к зиме обросшая длинной, густой шерстью, конечно, не очень-то мерзла. Но ведь и она привыкла жить в теплом доме. И вид этого дома, пусть и чужого, и свет его окон, запах тепла и уюта, что приносил с собой Чел, — манили ее нестерпимо, напоминали ей о ее собственном доме, где ей было так хорошо вместе с ее стаей.

Повзрослевшая, Ева выглядела настоящим зверем. Ничего собачьего не оставалось в ней теперь. Это был волк, настоящий волк. И хотя в последнее время она была тиха и даже позволяла Володе гладить себя по загривку, — ни Володя, ни тем более Наташа не решались все же попробовать впустить ее в свой дом. Волчица — не собака. Люди не верили ей и боялись ее…

И Ева все больше замыкалась, все больше внутренне отторгалась от этих людей. И лишь Чел, своей неизменной верной любовью пробуждал в ней нежность. Он был ее единственным другом. Давно уж хозяева его смирились с их дружбой, и теперь Чел мог беспрепятственно заходить в вольеру и оставаться там столько, сколько он захочет. Иногда Володя выпускал Еву в тщательно запертый двор, и тогда наступал миг веселых и счастливых игр. Пес и волчица носились по всему двору, катались по земле в шутливых драках, а потом ложились, прижавшись друг к другу, усталые и довольные. Игрища их были зрелищем не для слабонервных. Чел был массивнее и тяжелее Евы, но уступал ей в неуловимости и быстроте движений. Неизменно на его горле шутливо смыкались и щелкали длинные волчьи клыки, а он, довольный, валялся блаженно на спине, перебирая и дрыгая лапами. При этом рычали они оба так страшно и по-настоящему, что первое время Семеновы все не могли к этому привыкнуть, им казалось, что звери по-настоящему разодрались.

И вот однажды, когда Ева и Чел лежали так, высунув красные языки, раздался стук в ворота, и Ева первая услыхала родной голосок:

— Где ты, Обезьяна?! Мы пришли к тебе в гости! Ева-а!

Никогда не забуду миг нашей встречи. Первое, что увидели мы, как только вошли во двор — это несущийся на нас серый ураган. Ева бросилась на меня и чуть не опрокинула. Горячий язык уже облизывал мое лицо и шею, и слезы, что выступили у меня на глазах. Волчица показалась мне большой, почти огромной — почему-то мысленно, все эти недели я представляла ее гораздо более маленькой и хрупкой.

Ева словно сошла с ума от счастья. Она не знала, к кому ей броситься, кого облизать и обласкать, и металась между двумя родными существами в радостной, суматошной растерянности.

Она снова вместе! Ее стая снова с ней! И они никогда, никогда больше не расстанутся!

Руслан визжал от радости и обнимал Еву. Волчица возвышалась над мальчиком словно скала. Она будто бы хотела прикрыть его своим телом, и, не переставая, все облизывала и облизывала его лицо, его шею, его руки, шалея от родного, молочного запаха этого маленького детеныша…

— Моя Обезьяна, моя молчица! Как я без тебя скучал! А ты, а ты скучала?

Руслан обхватил шею волчицы обеими руками и прижался к ней. Руслан очень любил, как пахла Ева и теперь с радостью вдыхал запах ее густой чистой шерсти.

— Аника, смотри, какая она стала пушистая! Какой у нее хвост и какие штанишки! Аника, ведь мы заберем ее с собой, правда?!

Наташа, Володя и Чел, невольно притихнув и смутившись, стояли молча. И теперь они словно бы очнулись от наваждения.

— Ну пойдемте в дом, Эля, Руслан! — Наташа взяла из моих рук сумку.

— Аника, мы с Евой здесь побудем! — крикнул Руслан. Он тоже, как и волчица, совершенно был захвачен встречей и ничего, кроме того, как гладить и обнимать Еву, не хотел.