Виктор Ремизов - Кетанда

Косте от таких воспоминаний становилось легче. Он так и думал. Рвануть, думал к себе в Бла-говещенку с концами. И матери было бы хорошо. Старая уже. Но… он понимал, что это несерьезно. Бросить все? Квартира, дача, работа. Ленка опять же здесь. Полжизни ведь ради чего-то гнулся, а теперь уехать? Там же как не было ничего, так и нет. Вода из колодца, дрова в лесу… по телику всего две программы, да и некогда, наверное, телик-то смотреть. А у матери, кстати, его и нет. Надо бы ей купить. Он не понимал, нравится ему деревенская жизнь или нет. Когда приезжаешь на две недели, то сначала нравится, но потом скучно становится. Да и грязно все. Вера моет-моет, скоблит-скоблит, но все равно всего не отмоешь.

Дома вкусно пахло жареным луком и мясом. Вера всегда его ждала, когда бы ни вернулся. Костя зашел на кухню, хотел сунуть деньги на место и увидел, что Вера разогревает куриные окорочка в глубокой сковородке. Костя любил это дело. Особенно любил, что много жареного лука. Он снял куртку и с пачкой в кармане оставил на вешалке.

— А что, мать, может, водочки тяпнем? — спросил чуть неуверенно. Вере не очень нравилось, что он последнее время начал прикладываться чуть ли не каждый вечер. Раньше совсем не пил.

Она повернулась, внимательно посмотрела на него, но ничего подозрительного не нашла.

— Ты знаешь, какая я пьяница.

Они с Верой были из одной деревни. Ей только-только восемнадцать исполнилось, когда Костя вернулся из армии. Он в Москве служил, боевой такой, совсем городской прикатил, и они через два месяца поженились. И как он хотел, так и сделали — уехали в Москву и устроились по лимиту. Через год родилась Ленка. Тогда, наверно, нелегко было — в общаге лет девять прожили, но как-то спокойно все было и правильно. Костя вкалывал на заводе, подрабатывал ночным грузчиком в магазине, по боксу выступал за завод. Вера с маленькой Леной ходила болеть, а вечером делала ему примочки на разбитое лицо. Хорошо было. На рыбалку вместе ездили. Детей, правда, больше не получилось. Они выглядели немного необычной парой: на них посмотришь — и не сразу поймешь, кто в семье главный. Она уважала в нем мужика, а он был мягким по характеру. Наверное, все-таки Вера была поглавнее. Но вот деньгами, например, Костя заведовал. Нет-нет, он не кроил деньги — они лежали в шкафу, в стопке постельного белья, и жена брала сколько надо. Но вот те, что на даче. Вера их не касалась.

Ей было тридцать девять, невысокая, полненькая, с темными глазами и короткой стрижкой. Она была еще вполне привлекательная, а может быть, даже и лучше, чем раньше. Иногда, особенно в последний год, как Ленка вышла замуж, Косте казалось, что Вера живет какой-то своей жизнью, как-то рассеянно интересуется его делами, а иногда и смотрит на него странно. Его в такие моменты в пот бросало от ревности, но это были только подозрения, и он старался об этом не думать. Да и… ну, в общем, все нормально более-менее было.

Он вернулся с балкона с бутылкой водки и банкой грибов.

— Порежь-ка лучку, Верусь, — но увидел, что Вера мажет сметаной шкворчащие куриные око-рочка, — а, ну-ну, я сам.

Костя открыл банку, наковырял в глубокую тарелку маленьких упругих рыжиков, привезенных из деревни, и стал чистить луковицу.

— Ты рыжики открыл?! На день рожденья же.

— Да бог с ними, Вер, у меня сегодня день какой-то был.

Костя почти никогда не разговаривал с Верой на эту тему. Иногда пытался, хотелось, даже очень хотелось поговорить, но… что говорить-то? Что он боится? Или о чем? А чего, кстати, боится? Он ничего не мог объяснить. Сам не понимал, поэтому и не знал, что сказать, да и стеснялся, если уж честно, говорить об этом. Было во всей этой каше что-то не то.

Но в этот раз (день действительно вышел какой-то кривой, и Костя рад был, что он в конце концов кончился), выпив три рюмки и слегка захмелев, Костя пристроился у форточки, закурил и начал, с усмешкой, как будто о чем-то не важном.

— Я знаешь что, Вер, — Костя пустил дым вверх, чтобы лучше вытягивало, — я что-то к работе стал какой-то дурной. Когда на завод ходил, так… как-то веселее было. Даже когда денег не платили. А тут денег полно, и работа — не бей лежачего, а… не то чтобы неохота, но иногда кажется, что и бросил бы к чертовой матери все, — он посмотрел на жену. Ему не совсем удобно было: Вера получала в пять раз меньше, а целый день сидела на конвейере, на радиозаводе.

Вера мяла в руках хлебный катышек. Она не понимала, что с ним происходит. Видела, что он думает о чем-то своем, иногда слышала, как сидит ночью на кухне и тихо то ли сам с собой, то ли с кем-то, разговаривает. Она вставала, выходила к нему, но он всегда замолкал виновато. А однажды застала его стоящим у стола со сжатыми кулаками, как будто он драться собрался. Вера давно ждала этого разговора и боялась худшего. Боялась, что у него кто-то завелся на стороне. Такое было четыре года назад, и она об этом знала. Костя, правда, не знал, что она знала. Вера боялась, что — какой-то он странный сегодня — возьмет да и брякнет, что, мол. Вера подняла голову и посмотрела на мужа.

— Я не знаю, что с тобой. Ты последнее время со мной только о деньгах говоришь, — сказала и быстро опустила взгляд на мякиш, испугалась, что сама начала этот разговор. — Да ладно я, ты и про Лену вспоминаешь только по праздникам.

— Ну ты даешь, Вер, — Костя растерянно посмотрел на жену. — Я сказал, к этому козлу не пойду. И не пойду!

Ленкин муж, Славка, как-то по пьяной лавочке назвал Костю «жлобом». Вроде как в шутку назвал, но Костя это дело запомнил.

— Свадьбу на мои деньги играли! — у Кости от волнения затряслась губа, было видно, что он много об этом думал. — На наши, — взял он Веру в союзники. — Полгода прожили — на море поехали! Потом к кому пришли занимать?! А как этот говнюк три месяца вообще не работал! Он на чьи деньги жил?! И после он мне заявляет. Да если б не Ленка, — Костя со злобой сдавил челюсти и налил себе водки.

— Налей и мне.

— А-а, извини.

Они неловко, не понимая за что, чокнулись и молча выпили. Костя нащупывал вилкой рыжики вместе с кругляшками лука. Вера выпила половинку и не закусывала. Она, кстати, никогда и не пьянела.

— Кость, ты не обижайся, но у нас уже и друзей-то не стало. Не собираемся, ничего. Мне кажется, мы и не встречаемся, чтобы взаймы никому не давать. А зачем они лежат-то.

— Да нет, ну ты скажи, я правда жлоб? — Костя продолжал жевать свою обиду. — Я на рыбалке не помню уж когда был! Что я ради себя, что ли? Мне много надо?

— Кость, ты сам ведь. Телевизор вон да работа. Раньше.

— Я бы к матери уехал, — перебил ее Костя, — дом у нее нормальный. Нам хватит. И там бы жили. Я уже напахался. И денег. Вер, у нас денег же хватит. Ты знаешь, сколько у нас денег?! — он глянул на нее доверчиво и гордо, но в ее глазах не было никакого интереса.