Лебедев Andrew - Любовь и смерть Геночки Сайнова

Да! Его же за хлебом послали!

Мужчина ползал на четвереньках по асфальту и брал то книгу, то хлеб, то тетрадь, смотрел на эти вещи и казалось не понимал что это, потому как тут же книга и хлеб снова падали на землю.

Какая то бабуля принялась собирать его вещи, приговаривая, – хлеб то, хлеб, грех, грех на землю бросать. Она собрала его книги и тетради и сунула было мужчине, но все снова вывалилось у него из рук.

А в чем дело? – тихонечко спросил Гена у интеллигентной дамочки в шляпе.

Да он вроде как деньги потерял.

Да не деньги, он лекарство потерял, – перебила дамочку бабуля, что подбирала вещи несчастного. Она снова нагнулась, подобрала буханку, но уже не стала совать ее в руки сидящего на асфальте гражданина, а принялась обтряхивать и обдувать буханку от пыли.

Да нет, деньги вроде, да немалые, – вздыхая вставила другая бабуля.

А мы видели, как его мужики какие то толкали – бац, бац, а он и упал, – звонко заголосил один из пацанов.

Та-а-ак! Ану ка граждане, не толпиться, не толпится, а вы, мелюзга, давай отсюда! – к месту происшествия подкатил мотоцикл с коляской, а в нем два милиционера, – Не толпиться, расходитесь, граждане, расходитесь…

Один милиционер дотронулся до Генкиного плеча, – А ты чего? А ну дуй домой!

Генка боялся милиционеров. Его мама и бабушка приучили власть уважать.

Оглядываясь через плечо, он почти побежал в булочную, что уже через четверть часа должна была закрыться. Шестнадцать копеек – без сдачи – круглый. Шершавый каравай приятно грел ладони и пахнул добротой. Генка всегда выходя из булочной откусывал кусок горбушки. Но сегодня почему то не стал этого делать.

Возвращаясь мимо того самого места, он застал там только несчастного дяденьку и милиционера. Зеваки разошлись, а другой служивый, наверное уехал на своем мотоцикле.

Иди домой, ты меня понял? Домой иди, – говорил милиционер дяденьке. Тот держал в руках книги и хлеб. Хлеб был весь грязный, в пыли.

Домой иди, давай, я тебе сказал?

Милиционер посмотрел на Генку и вдруг спросил, Ты знаешь, где этот живет?

Ага, – сам не понимая, почему, соврал Гена.

Милиционер обрадовался,

Вот парнишка тебя отведет, давай, иди, иди домой, я сказал.

Генка постоял немного. Мужчина плакал и смотрел на свою грязную буханку. Сам не сознавая, что делает, Гена вдруг почему взял этот грязный хлеб и взамен его сунул в руки мужчины свой чистый.

Спа-спа-си-бо, мальчик, – сказал мужчина.

А вы дойдете домой? – неуверенно спросил Гена.

До-дойду. Теперь дойду.

"Иди домой, иди домой", – все повторял и повторял про себя Гена, засыпая в тот вечер. А как идти домой, если у тебя беда, и если никто не помог? Идти домой и нести туда свою беду? И как люди могут посылать человека домой одного наедине с его несчастьем?

Гена засыпал с этими вопросами, не находя ответа.

Папа приезжал.

Как то в середине лета приехал папа. В его взгляде было что то искательное, он смотрел в Генкино лицо, улыбался, брал его за плечи…

Генка, Генка, – ну ты что не рад?

Да я рад, – отвечал Генка и не знал точно, рад он или не рад.

Папа привез какие то подарки. Ножик перочинный – Генка давно такой хотел – с длинным лезвием. Потом мармелад в коробке, еще чего то…

Генк, ну ты как, вообще? На велосипеде катаешься? Купаться ездишь?

И чего спрашивает? Будто не знает, что на даче только и дел, что на велосипеде, да купаться. А велосипед этот – "Орленок" зелененький – его дед Иван Максимович купил… Вот.

Генк, ну ка покажи, умеешь с накату на велосипед садиться?

И чего он такие глупые вопросы задает? Неужели всерьез думает, что я по-девчоночьи на велик залезаю, как маленькие? – но тем не менее, Генка послушно раскатил велосипед парой коротких толчков, вскочил в седло и сделал три демонстрационных круга по полянке…

Молодец! – сказал папа ненатурально улыбаясь.

Че, я как медведь в цирке что ли? И потом, чему он радуется, будто это он меня этому научил!… А я и без рук умею, – уже вслух сказал Генка.

Да? – ну это опасно, так не надо, – сказал папа и изобразил на своем лице совершенно поддельную озабоченность.

А мы с ребятами до самого Кузнецова от шоссе – три километра без рук запросто. И в горку, и под горку, – как бы наперекор сказал Гена.

А вдруг машины? – отец продолжал изображать родительскую тревогу.

Ерунда, – сказал Генка, – мы в этом деле асы, как Кожедуб с Покрышкиным.

Отец не стал больше возражать, а как то сникнув попросил, – проводи меня до станции, ладно?

Идти пришлось пешком, потому что у папы, естественно, велосипеда не было. Гена вел своего "орленка" под узцы – за руль, глядел под ноги и молчал.

На платформе присели на скамеечку.

Десять минут до электрички, – сказал папа.

Угу, – кивнул Гена.

Скоро с мамой в Ленинград поедете?

Угу…

Ну ладно…

Пап?

Ничего…

Ну ладно…

Подошла электричка, отец как то неловко схватил Генку в объятья, потом еще более неловко отстранился и впрыгнул в проем тамбура.

Когда электричка уже перестала гудеть и лишь бесшумно уменьшалась из зелено-красного пятнышка в черную точку, Генка помахал ей рукою.

– А я его хотел спросить, больше он того своего сына любит, или меня?

Генка раскатил велосипед и впрыгнул в седло.

Кошки.

Как и большинство других подростков, Гена не понимал смысла смерти. Ему казалось, что его жизнь будет длинна и преисполнена значимых событий. Он также был убежден, что мама и бабушка Галя будут жить очень и очень долго. Как дерево баобаб и морские черепахи с острова Борнео. Это идиллическое заблуждение не поколебала даже внезапная смерть дедушки Вани. Это событие произошло в середине третьей учебной четверти, и поэтому мама поехала на похороны одна. Гена три дня находился под присмотром соседей, а когда мама вернулась, Гена так и не осознал потери. Его сердце больше обеспокоилось словами мамы о том, что бабушка Галя теперь будет не в силах содержать дом с садом, и дачу в Рассудово, наверное продадут.

Тайна перехода из живого в неживое не занимала его ум до той поры, когда он неожиданно не стал свидетелем дикого озорства незнакомых ему мальчишек. Гена тогда поехал к школьному приятелю в новый, еще не благоустроенный район, куда после конечной станции метро еще надо было пол часа добираться на автобусе. В окрестностях новостройки еще не порубили диких зарослей кустарника и не засыпали глубоких, заполненных черной водою карьеров. На этих, почти дачных просторах, прозванных Генкиным приятелем – прериями, они гуляли и играли в свои мальчишечьи игры, воображая себя исследователями дикой природы, завоевателями пространств и пионерами Дикого Запада, потому как район этот действительно был на самой западной оконечности города.