Корреа Эстрада - Дом с золотыми ставнями

– Восемнадцать – поправил Суарес, – я служил тогда в жандармском управлении в чине лейтенанта и помню, как ты не давал покоя всем нам, требуя разыскать пропажу.

– Не хватало нам связываться с беглыми! – проворчал сэр Джонатан. – Она принадлежала покойному Адриану Митчеллу, моему приятелю и компаньону в нескольких делах. Три года назад Санди приобрел у его вдовы эту красотку, а леди Александрина говорила, что купила ее на Ямайке еще малышкой.

– Сейчас ее малышкой не назовешь, – заметил кто-то из зрителей. – Говорят, в ней едва ли не семь футов роста?

– Бессовестно врут, – заметил Санди, – ровно на полфута меньше, и то если считать с прической… Если позволите, господа, я за ней схожу.

– Поторопись, – сказал недовольно старший Мэшем, – она, наверно, досматривает пятый сон и битый час ковыряться будет с тесемками и булавками.

Я дожидалась на третьем этаже, сидя как на углях.

– Боишься? – спросил Санди.

Нет, я не боялась. После того, как мы превратили из врага в союзника Федерико Суареса, я уже не боялась ничего. Но ожидание затянулось, а кто бы знал, как оно изводит!

За чашкой горчайшего кофе мы выдержали приличествующую паузу и, не торопясь, спустились вниз.

Я чувствовала, что напряжение моей Силы, словно облако, плывет вокруг и впереди меня по лестнице… в дверях… в прокуренной, несмотря на открытые окна, зале.

Я обвела эту залу взглядом с порога – и заметила, как стихли разговоры, как мало-помалу зашевелился праздный, любопытный люд, поворачивая головы, вставая, подходя, – сорванные с места зеваки образовали живой коридор, по которому я шла в дальний конец помещения, в угол у открытой ставни.

Мужчины у столика все встали мне навстречу. По статусу они вовсе не обязаны были это делать. Но я знала, что должна быть королевой, и мысленно приказала им встать.

Энрике подвинул стул, я поблагодарила кивком свысока, но не торопилась садиться.

Картинно оперлась о спинку рукой, размахнула веером слоями нависший дым, улыбалась и оглядывала всех, сверху вниз, как привыкла в последние дни, и чувствовала, что у меня глаза блестят (ярче, чем любой из камней, что были на тебя наверчены, – так сказал старший Мэшем, а он не был склонен к преувеличениям).

Вся сцена строилась в расчете на одного зрителя, и этот зритель был сражен наповал.

– Сандра! – сказал он сипло, растерянным фальцетом. – Провалиться мне на месте, лопнуть мне, это Сандра. Где ты была, о господи? Как ты попала к этому парню?

– После многих мытарств я вернулась к законным владельцам, – отвечала я посмеиваясь, – вы же помните, что я была краденой рабыней в тот момент, когда вы меня приобрели? А когда мистер Александр упросил хозяйку уступить меня, думаете, я была против? Ничуть; я не видала хозяина лучше.

– А где же дурак, мой конюший, что бежал с тобой?

– Кого это интересует? Ищите его, если хотите. Мне нет дела ни до него, ни до вас.

Ах, как это его укололо! Даже усы встопорщились, а губы сжались в черточку.

Отвернулся от меня и начал разговаривать с Санди:

– Сеньор Мэшем, вы являетесь законным владельцем этой черной?

– Куда законнее, – отвечал тот, устраиваясь, – у меня и купчая сохранилась.

– Могу предложить сделку. Вы ничего мне не проиграли, но эта женщина переходит в мои руки. Мне не нужны ее побрякушки, отдайте ее мне в костюме Евы, и мы в расчете.

По залу пробежал сдержанный ропот.

– Ну, нет, – отвечал Санди, – или все, или ничего. Или я отыгрываюсь, или теряю все вместе со своей красавицей. Дай-ка руку, Касси!

Он снял у меня с безымянного пальца правой руки кольцо с большущим алмазом. Хоть старый еврей и не советовал их носить, один я припасла особо для этого самого случая.

– Моя ставка! Прошу убедиться, господа, эта вещь стоит денег. Я имею законное желание отыграться, и я не наделал долгов. У меня есть, что поставить. Если сеньор Лопес вздумает сейчас уйти, не дав возможности отыграться – он поступит бесчестно, и вы все свидетели этому.

Санди начал игру – и выиграл. Следующую ставку он проиграл, но потом взял три или четыре подряд, потом еще одну проиграл и несколько выиграл.

Я сидела по правую руку Санди – между ним и капитаном, – и могла внимательно рассмотреть бравого кабальеро. Прошедшие годы оставили свой след на нем, кажется, сильнее, чем на мне: куда что девалось! Светло-русые волосы поредели, рыжие усы поседели, в глазах читались смутно скука, зависть, злость и вместе с тем какая-то странная лихорадочная надежда. Ему становилось тошно жить по заведенному порядку из выигрышей и проигрышей. Но если он ни на что другое не был способен даже в молодости, разве можно было надеяться, что кто-то со стороны – пусть даже я – сможет заполнить зияющую брешь в душе, огромную злую пустоту? Я не видела резона даже пытаться, – я не считала себя обязанной этому человеку ни в чем, ни на каплю, хоть он и был отцом моего сына. Он высасывал кровь и силы из всех, кто его окружал, смолоду, а к старости оказалось, что он и сам себя съел – вот так-то!

К шести часам утра, когда за окнами начало едва заметно сереть, а из патио стали доноситься голоса прислуги, дон Фернандо Лопес проигрался дотла. Он спустил и то, что выиграл в первую половину ночи, и то, что имел с собой, и имение, и конный завод – все, за исключением каких-то крох. Когда он поднимался из-за стола, глаза у него были мутные.

– Ну, баста, – сказал Санди. – Господа, после такой ночи недурно было бы подкрепиться. Милости прошу ко мне наверх: мои бездельники найдут, что собрать на стол. Вот тебе твое колечко, Касси. Прости, что пришлось его одолжить. Оно оказалось счастливым, видишь!

Я незаметно подтолкнула его к выходу. Я знала, что дон Фернандо вспомнит о том, что могло бы стать его козырем, и не хотела, чтобы это произошло при посторонних.

Зевак, толпящихся у стола с крупной игрой, еще хватало, несмотря на поздний (или ранний) час.

В номере Флавия прикорнула прямо на диване, укрывшись моей кашемировой шалью. Я рухнула на нее без сил и почти без сознания:

– Скорее ослабь мне шнуровку, иначе я умру!

В обморок падать было не время. Для свежести плеснула в лицо холодной водой, и, не стучась, зашла в соседнюю комнату, где невыспавшиеся камердинеры наспех накрывали стол с бутылками и холодными закусками, и откуда-то со стороны тянуло запахом такого кофе, что кружилась голова.

Санди радушным хозяйским жестом приглашал гостей к столу. Пятеро мужчин как раз усаживались, когда я появилась из боковой двери и привычным движением заняла галантно подставленный стул по левую руку молодого англичанина.

Едва устроившийся на своем месте сеньор Лопес вскочил с видом негодования:

– Господа, это нарушение всех правил!