Альва Бесси - И снова Испания

— С Голливуда все и началось, — сказал он. — Потом Маккарти. А сейчас — что мы творим во Вьетнаме! Нам нечего там делать! Вчера я прочитал, что они посадили в тюрьму Джоан Баэз. Вы только представьте себе — посадить девчонку за то, что она протестует против грязной войны Джонсона!

Он не ждал от меня ответа, но меня озадачило другое: он отвергает империалистическую Америку — и принимает фашистскую Испанию.

Его жена вернулась, когда мы еще обедали. Она протянула ему большой сверток:

— Я же говорила, что ты оставил его в холодильнике.

— Сядь и поешь с нами, — пригласил он.

В три часа туман немного рассеялся, и объявили посадку на два или три рейса. Через полчаса пригласили вылетающих на Мальорку; мои транзитные друзья засуетились.

— Не падайте духом, — крикнул мужчина на прощание, — скоро выпустят и вас.

В три тридцать пять объявили: рейс на Касабланку отменяется, сегодня вылетов больше не будет. Я присоединился к толпе, которая уже осаждала контору «Иберии» на первом этаже.

Люди требовали ответов на неразрешимые вопросы: почему самолеты на Малагу и Пальму вылетели, а рейс на Сантьяго-де-Компостела отменен? Почему самолет на Лондон взлетел, а на Париж — нет?

Девушка из «Иберии» пыталась хладнокровно отвечать на вопросы на испанском, французском, итальянском, немецком и английском языках. От нее веяло спокойствием. Мужчина, стоявший рядом со мной, спросил:

— Вы разговаривать по-испански, пожалуйста?

— Немножко, — ответил я. — Вам что-нибудь нужно?

— Если мой самолет не летит, я хотелось гостиница.

— Постараюсь помочь, — заверил я. — Мне гостиница тоже не помешает. Куда путь держите?

— В Израиль, — ответил он.

Когда мне наконец удалось протолкнуться к девушке из «Иберии» и привлечь ее внимание, я услышал: гостиницей никого не обеспечиваем. Почему? Потому что нас это не касается. Как же так? Ведь любая авиакомпания в мире, если не может доставить транзитного пассажира к месту назначения, предоставляет ему гостиницу до момента вылета.

— «Иберия» этого не делает, — возразила она. — А в том, что плохая погода, что закрыли аэропорт, мы не виноваты.

— Я заплатил вашей компании деньги, — сказал я твердо, — и должен быть доставлен в Касабланку.

— Мы доставим вас, — ответила она.

— Когда?

Она посмотрела расписание, еще какие-то бумаги. Куда-то позвонила.

— Завтра воскресенье и рейсов не будет, — сказала она. — В понедельник рейсов тоже нет — рождество. — Она полистала другие бумаги: — Свободных мест на Касабланку нет до шестого января.

— Очень мило, — заметил я. — Я вылетаю из Парижа в Сан-Франциско третьего.

Чтоб вы провалились с вашими порядками! Я объяснил израильтянину, что гостиницу ему придется искать самому. Потом взял чемодан и пошел. Мне было жарко, я вспотел. У столика с объявлением «Заказ мест в гостиницах» я остановился, посвятил в свои проблемы двух девушек, и им удалось снова водворить меня в «Карлтон».

Но сначала я решил посетить «Эр Франс». Бог знает почему я вдруг проникся к ним любовью. (Может быть, из-за сеньориты Фигерас.) Поездка в контору «Эр Франс» позволила мне хоть мельком — из окна машины — посмотреть на Мадрид: вот, например, знаменитое здание Телефоника, которое было повреждено фашистскими снарядами — город ежедневно обстреливали с горы Гарабитас; вот Кал-де-Алкала, — название, которое, словно колокол, звучало в моей голове все тридцать лет. Но ни Прадо, ни Пуэрто-дель-Соль, ни университетский городок, ни парк «Ретиро», ни отель «Флорида», где обычно жил Хемингуэй и другие корреспонденты, я не увидел.

Мадемуазель из «Эр Франс» была очаровательна, как и полагалось всем мадемуазель из «Эр Франс». К тому же она говорила по-английски, была очень приветлива, и, посмотрев бесчисленные бумаги и списки и переговорив с джентльменом за соседним столом, она сказала, что есть лишь один выход: обменять мой билет Мадрид — Касабланка (доплатив сорок четыре доллара) на билет Мадрид — Париж, и тогда утром я уже буду в столице Франции — при летной погоде, разумеется.

Вот тебе и поужинали в семейном кругу. Что ж, может, так оно и к лучшему. Перед моим отлетом из Барселоны Сильвиан звонила и сказала: аэропорт в Касабланке закрыт — идет ремонт взлетной полосы, мне придется высадиться в Рабате, а там сесть на автобус. Есть другой вариант: они с двоюродным братом приедут в Рабат на машине и заберут меня. Я сказал, что доберусь автобусом.

Она никогда не поверит в этот бред с билетами, тем более я и сам в него едва верю. В роскошном арабском ресторане «Сиджилмаса», за городом, на побережье, уже заказан грандиозный ужин. Будут все: двоюродный брат с женой, сыном и тестем; дядя и тетя. Это чертовски дорого, но они все так добры, не позволили Сильвиан истратить ни дирхема, задарили нас подарками. Будет бал… Бедная Сильвиан…

Позже выяснилось, что аэропорт вовсе не был закрыт на ремонт. Дело в том, сообщила мне Сильвиан ледяным тоном, что недалеко от аэропорта находится вилла высокого лица, а он, видите ли, не переносит рева самолетов. Поэтому высокое лицо закрыл аэропорт на время своего пребывания в городе, и будь она трижды проклята, если полетит в Париж из Рабата. Нет, в Рабат она не потащится. Она будет ждать, пока высокое лицо не уберется из Касабланки. И ведь ждала!

Когда я появился в гостинице «Карлтон», дежурный администратор сказал мне:

— Otra vez{ [71] Снова (исп.). }, — и улыбнулся.

— España otra vez{ [72] Снова Испания (исп.). }, — ответил я, стараясь быть жизнерадостным.

Администратор озадаченно посмотрел на меня.

— Новый фильм, — пояснил я. — Выйдет в будущем году. Обязательно посмотрите.

НАПЛЫВ

ИЗОБРАЖЕНИЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ

Новый фильм? Он вышел в следующем, 1968 году. И был послан в Голливуд представлять Испанию в конкурсе на лучший иностранный фильм, но ничего не получил. Кинопрокатчика в Соединенных Штатах для него тоже не нашлось.

После нашего возвращения домой я узнал из писем о борьбе между Камино и Другом — сеньором доном Мануэлем Фернандесом Паласиосом. С одной стороны, Паласиос пытался вырезать почти все, что написал для фильма я. Отчасти ему это удалось. А с другой стороны, он настаивал, чтобы моя фамилия стояла в титрах, «потому что он известный американский писатель и его имя поможет нам продать фильм в Соединенные Штаты».

Но, конечно же, не мое имя и не имя Марка Стивенса принесло фильму успех в Испании: он получил премию в один миллион песет от контролируемого правительством Национального синдиката зрелищ как лучший испанский фильм 1968 года. Миллион песет, конечно же, оказался в кармане Друга. Камино едва удалось выцарапать то, что ему полагалось за режиссуру. (К слову, о совпадениях — еще одно заключалось в том, что фильм распространялся в Испании компанией «Инсине», находившейся в тесных отношениях с компанией «Братья Уорнер», глава которой немало способствовал тому, чтобы я двадцать с лишним лет оставался в черных списках.)