Ирина Майорова - Метромания

Недоговорив, Митрич вдруг зашелся кашлем, таким, что, казалось, еще немного – и легкие по кусочку вылетать будут.

Макс метнулся к этажерке, на которой стояли лекарства, налил в ложку тягучую бурую жидкость. Колян протянул Митричу стаканчик с водой. Запив лечебный сироп водой и немного продышавшись, Митрич спокойно, без надрыва, рисовки и уж точно без желания вызвать сострадание заметил:

– У Сашка за два месяца до смерти так же было. Так же кашель бил, а сам он говорил, что после каждого приступа за грудиной как будто тысяча муравьев кусает. Так что, братцы, не обессудьте, скоро вам и для меня ямку копать придется. А пока такое время не настало, давайте-ка снова споем. Надину любимую, про Катюшу, – пусть ее душа порадуется.

Митрич затянул: «Расцветали яблони и груши…», а Колян, наклонившись к Максу, прошептал:

– Митрич сейчас в четверть силы поет. Тут в полный голос нельзя: порода может посыпаться. Он и на станциях во всю силу опасается. В центре же работает, а там станции старые, конструкции во многих местах проржавели, колонны в крепежах стоят. А у него голосище – хоть стадион в Лужниках без всякого микрофона пробьет, хоть аэродром в Тушине. Потому ему о технике безопасности думать приходится.

Дождавшись окончания песни, Макс вместе со стулом придвинулся к Митричу и тихо спросил:

– А Колян точно Витька искал?

Безногий изумленно воззрился на Кривцова:

– То есть как?

– Ну, может, забыл или не до того было… – промямлил Макс, уже поняв, что сморозил глупость.

– …А нам сказал, что не нашел, – продолжил за него Митрич. – Сам, что ли, часто так делаешь?

– Нет. Но разные же бывают обстоятельства. Его вон сегодня этот… как его… Кардан обчистил. Не до моих проблем было.

– Тут ты прав, – жестко посмотрел в глаза Кривцову Митрич. – Коляну на твои проблемы начхать и растереть. И он бы хрен стал ими заниматься, если бы я не попросил. Но врать он даже тебе бы не стал. Послал бы на три буквы – и все.

– Ну а Витек куда подевался? – жалобно спросил Макс. – Может, заболел?

– Может, и заболел. Человек все-таки, хоть и мент. А может, и это…

– Чего «это»? – не выдержал и секундной паузы Кривцов.

– Свои в оборот взяли. Думаешь, долго его знакомство с тобой от органов в тайне было? Небось колют сейчас Витька по полной на предмет твоего нахождения.

– Подождите, подождите… Этого не может быть! Показания Симоняна уже у них – у оперов, у следователя. Зачем им Витька-то колоть? Наоборот, может, они по приметам Нерсессыча уже настоящего убийцу ищут, а меня им просто как свидетеля допросить надо.

– Ну, это ты хватил… – задумчиво сказал Митрич. На Макса он, кажется, уже не сердился. – А тебе в твою умную голову не приходило, что опера могут засунуть эти показания под сукно или в урну кинуть и гнуть свою линию?

Слова Митрича вызвали у Макса приступ отчаяния: вдруг безногий прав? Ведь еще тогда, в первый вечер, он предупреждал, что свидетельства беспаспортного бомжа для ментов силы не имеют…

Страшная догадка пронзила мозг Макса: «А если Симонян вообще написал какую-нибудь галиматью? А если менты выехали на место и не обнаружили следов, которые могли бы подтвердить его слова? А если там и лаза никакого нет?»

– Идиот! – простонал Кривцов. – Я ведь даже не прочел, что он там накорябал…

– Ты мне? – повернулся к Максу Митрич.

– Нет, – помотал головой тот. – Я сам с собой.

– Это дело нужное. – Губы Митрича тронула ироническая улыбка. – Посоветоваться с умным человеком никогда не лишне.

Гости во главе с юбиляром разошлись во втором часу ночи. У Митрича застолье отняло последние, отнюдь не богатырские силы, и он, с трудом забравшись на свой топчанчик, тут же уснул. Макс собрал мусор в большой пакет, сполоснул посуду. Развернул в углу тюфяк, присел на него и тут же вскочил. Некогда разлеживаться. Надо действовать. В первую очередь проверить, есть ли в тоннеле на «Проспекте мира» лаз. Если есть, значит, все не так уж плохо. Да, нужно провести следственный эксперимент. Посмотреть, какое там ночью освещение, убедиться, что дефектоскопщицы могли видеть мужика, когда он выскочил из тоннеля. Но главное – лаз…

Макс вытащил из рюкзака запаянную в полиэтилен карту. Прикинул: от места, где сейчас находится, до станции «Проспект мира» чуть больше двух километров. Но это если по прямой, без спусков и подъемов, без отклоняющихся то в одну, то в другую сторону лабиринтов. Если б по прямой, он бы через полчаса, максимум минут через сорок был бы на месте…

Четверть часа ушло на определение самого короткого маршрута. Надо было торопиться. Времени до первой электрички оставалось не так уж много – три часа с хвостиком.

Кривцов решил идти налегке: налил в полулитровую бутылку из-под минералки воды из чайника, сунул в карман пачку печенья, в другой – механический фонарик, приводящийся в действие энергичной работой кисти. Похлопал по груди – карты на месте. Оглянувшись на спящего Митрича, взял с этажерки заряженные аккумуляторы, вставил их в большой фонарь. Уходя, потушил свет. Пещерки Коляна и Нерсессыча миновал едва ли не на цыпочках и сдерживая дыхание. Никому не надо знать о том, что гость, не доверяя Симоняну, отправился на место преступления с ревизией. Митрич ясно дал понять, что для членов общины Макс никто и даже хуже – обуза, помеха. Чужак, который навязался на их головы и перед которым у них нет никаких обязательств. Тот же Нерсессыч или Адамыч, не появись Макс больше никогда у них перед глазами, даже не вспомнят, что был такой, кантовался в подземелье, скрываясь от ментов и пережидая опасность. Митрич… А что Митрич? Он тоже такой. Пообещал Витьку принять его друга, а сам, может, уже и пожалел. Когда разговаривал с Коляном про Кардана, пару раз так на него, Макса, зыркнул. Ну как же – лишний рот…

Как и в прошлый раз, злость и остервенение вытеснили страх перед незнакомым подземным маршрутом. И сыграли с Кривцовым недобрую шутку. Пройдя чуть больше километра (размышляя о своих сожителях, он не забывал считать шаги), Макс вдруг понял, что заблудился. Попытался сориентироваться по карте, где находится. Не получилось. Решил идти вперед и через четыреста метров оказался в большом гроте, из которого в разные стороны вели четыре коридора. Снова развернул карту. Прикинул радиус, на который мог удалиться от места обитания Митричевой общины за тридцать пять минут. На мысленно очерченной площади гротов с расходящимися от них многочисленными ходами было три.

Макс начал задыхаться. Он понимал, что дело, скорее всего, не в нехватке воздуха, – за несколько дней пребывания в подземелье его легкие худо-бедно приспособились работать во внештатном режиме.