Виталий Протов - Жизненный путь Эмили Браун

Шарлота Брауди и Кристина Лоу, обитательницы камеры 358, не только не спят, как положено в этот поздний час, они заняты делом, которое настолько поглотило их, что они даже не слышат шорохи за дверью их камеры: Шарлота сидит на краешке узкой кровати, прислонившись спиной к стенке. На ней нет ничего, ноги ее широко разведены, а между них расположилась Кристина – в одной руке она держит миску с водой, в другой – губку. На лице Шарлоты неописуемое блаженство, рот ее чуть приоткрывается, обнажая верхние зубы – Кристина в очередной раз намочив, а потом отжав губку, проходит по всей ее обнаженной и распахнутой промежности. Кристина тщательно делает свое дело, ее рот тоже полуоткрыт (обе девушки расположены к Эмили боком, и ей прекрасно видно все происходящее в мельчайших деталях). Вот она ставит миску с водой на пол и раздвигает пальцами самые чувствительные (Шарлота при этом вздрагивает и тело ее на мгновение сводит сладострастная судорога) части тела подруги, чтобы со всей прилежностью пройтись губкой по самым укромным и отзывающимся местам. Наконец, омовение заканчивается и Кристина, словно музыкант по клапанам флейты, проходит пальцами по промежности подруги, на что та отвечает тихим сдавленным стоном. Кристина трогает пальцами чувственный бугорок, потом наклоняется и пробует его языком. Снова сдавленный стон доносится до Эмили. Эта игра пальцами и губами продолжается минут пять, потом девушки меняются местами. Эмили замечает, что и на Кристине ничего нет. Ритуал повторяется. Теперь откинувшаяся спиной к стене Кристина едва сдерживает сладострастные стоны, когда влажная губка ласкает ее. А когда Шарлота дотрагивается до нее языком, девушка совсем теряет контроль над собой – она обхватывает голову подруги обеими руками и прижимает ее к себе. Потом она отрывает Шарлоту от себя, целует ее во влажные губы и показывает подруге, что та должна продолжить ласки рукой. Пальцы Шарлоты исчезают между ног Кристины и начинают ритмические движения, а спустя некоторое время к ним присоединяются и пальцы самой Кристины. Через минуту-другую тело девушки начинают сотрясать судороги, а когда, наконец, все заканчивается, обе вытягиваются на узкой койке, прижимаясь друг к дружке разгоряченными телами.

Эмили не понимает, что с ней происходит – она давно должна была войти и прекратить это безобразие, но она не может. Она чувствует, как увлажняется ее плоть – ее это зрелище отнюдь не оставляет равнодушной.

Когда все заканчивается, Эмили, так и не решившись нарушить происходившее в камере действо, заставляет себя продолжить обход. Хорошо, что это можно делать автоматически, потому что мысли и воображение ее заняты только что подсмотренной сценой. Снова и снова перед ее глазами предстает обнаженная Кристина в последних страстных судорогах, от которых сотрясается тюремная койка. Снова и снова видит она, как Шарлота погружает свои пальцы в лоно подруги.

Эмили примеряла себя к одной из этих ролей, но сразу так и не смогла определить, что возбуждало ее больше в этой последней сцене – то ли пассивная поза Кристины, то ли действия Шарлоты, но она была уверена, что никогда еще в жизни (за исключением разве что первых свиданий с Томом) не чувствовала такого возбуждения. Она, кажется, испытала оргазм, стоя там, у глазка двери, потому что трусики ее были влажны.

Раньше она и не представляла себе, что вполне прозаическое подмывание можно превратить в ритуал, предшествующий любовной игре между двумя женщинами. Она, конечно, слышала о лесбиянках, но никогда не сталкивалась с ними, хотя женская тюрьма – как раз то место, где вероятность встретить таких женщин особенно велика. И вот теперь, оказавшись лицом к лицу с этим явлением, она была не только потрясена, она чувствовала себя вовлеченной в это необыкновенное действо, которое все время возвращалось к ней в мельчайших подробностях. Впрочем, она уже и не знала, были ли эти подробности реально увидены ею или подсказаны разыгравшимся воображением.

И еще она разрывалась между служебным долгом и собственным отношением к этому происшествию. Она не знала, должна ли докладывать об увиденном начальству или лучше оставить все без последствий. А если она оставит все без последствий, то одна из ее подчиненных, увидев в глазок то, что увидела она, может оказаться менее терпимой, и тогда… Она не знала, какому наказанию могут подвергнуть девушек, если их извращенная любовь будет обнаружена, но в одном можно было не сомневаться: по разным камерам их разведут безусловно. Но тут она бессильна. Впрочем, если до этого времени их никто не заметил, то, вполне вероятно, и дальше удача будет на их стороне.

С этими мыслями она отдежурила ночь, а утром отправилась домой отсыпаться. Сон не шел к ней – она приходила в возбуждение, вспоминая подсмотренное в дверной глазок. Она вставала, пила кофе, от которого ее обычно клонило в сон, принимала душ – ничто ей не помогало. Забылась она лишь ближе к вечеру и тревожно проспала ночь, чтобы утром нестись на работу.

Она как бы взяла опеку над этими двумя девушками – почему то ей было важно, чтобы их тайная любовь продолжалась. Она закрывала глаза на их продолжающиеся опоздания, не обращала внимания на их вызывающие реплики. Она ждала следующего своего ночного дежурства, по мере приближения которого стала замечать за собой странности. Странности эти проявлялись в каком-то чувстве ревности, которое она испытывала по отношению к Шарлоте. Она все чаще представляла себя на месте этой девушки, и у нее от какого-то невыразимого и неосуществимого счастья начинало першить в горле. Ах, если бы она могла оказаться в той камере, между призывно распахнутых ног Кристины… Она заставляла себя не думать об этом, потому что ее фантазии становились каким-то наваждением – она грезила наяву, ловила себя на том, что улыбается своим мыслям какой-то полуидиотской улыбкой.

Потом эти странности вдруг приняли и вовсе необычный поворот. Необычный потому, что сделанное ею было вовсе не в ее характере. В день перед своим дежурством она вдруг придралась к какой-то мелочи и усадила Шарлоту в карцер на сутки, разлучив ее с подружкой. Она чувствовала угрызения совести, но ничего не могла с собой поделать, потому что проводила в жизнь план, который подспудно вызревал в ней все эти дни.

Она пришла на дежурство, испытывая непривычное волнение. Пожалуй, такого она не чувствовала даже в тот первый раз, когда шла с Томом на дальний угол поля. Ведь тогда она лишь могла догадываться о том, что ее ждет, а сейчас она видела (видела!) все в мельчайших подробностях и знала, для чего замыслила все это предприятие.

Жизнь в тюрьме после отбоя понемногу затихала, и Эмили отправилась в первый обход своих владений. Ее мало интересовали другие заключенные, она лишь отбывала повинность, заглядывая в глазки всех остальных камер. У камеры Кристины она задержалась значительно дольше, чем у других. Девушка уже лежала и, видимо, еще не успела уснуть, хотя глаза у нее и были закрыты. Одна рука ее была заброшена за голову, а другая лежала под одеялом, что тут же вызвало у Эмили вопрос: где именно покоится эта невидимая рука?