Геннадий Прашкевич - Пожить в тени баобабов

– Ну, ты скажешь! – довольно задергался, заморгал Коляка. – «Мерс»! Откуда у меня валюта на «мерс»?

И с надеждой глянул на Игорька:

– Слышь, Игорек, ты-то мотался к немцам. Ты у нас все знаешь. Ты все книжки перечитал. Подскажи, с чем там у них напряженка? Чего им, немцам, не хватает? Или у них правда, как в Греции, все есть?

Игорек пожал узкими плечами:

– Да чего… Икры возьми всякой. Водочки возьми, это само собой. Они после своего поганого шнапса на водочку бросаются, как лоси на водопой. Золотишко идет. И вообще, кончай придуриваться. Я тебя хорошо знаю. Ты что привезешь в Германию, то и сбудешь. Никогда не поверю, чтобы Коляка да не откусал что-нибудь! В жизнь не поверю.

И добавил сухо:

– По делу я.

– То-то я гляжу, ты в раздрае, – удивился, засуетился Коляка, замахал, как ветряк, руками. – Чего-то психуешь. Фонарь под глазом. Прихрамываешь. Подрался, что ли? Или машину разбил?

– Вроде того. И подрался и разбил. Ты только не придуривайся, Коляка. Будто у тебя никогда не бывало синяков.

И перешел на деловой тон, обрывая всякие воспоминания:

– Слышь, Коляка? Мне надо одного человечка прямо сегодня срочно забросить на борт.

– В Пулково, что ли?

– Не в Пулково! На паром. На «Анну Каренину».

– А шеф? – растерялся Коляка.

– А я потому и пришел к тебе, чтобы шеф ничего такого ни от кого не услышал. Сам понимаешь. К тебе пришел. К тебе лично, а не к шефу. Оплата по договоренности, обману нет. Сразу говори – сколько. Сколько скажешь, столько и получишь.

– Наличкой, – добавил он на всякий случай.

– Ну, ты чё, Игорек?… Ты чё?… – растерялся Коляка. Было видно, что жадность в нем борется с осторожностью. – »На борт!..» Вот придумал! Эту же не в Вологду съездить… В порту таможенники, погранцы. Там контроль на каждом шагу… Ты чё, Игорек? Дохлое дело!

– Не гони дурку! – зло ощерился Игорек. – Мало я тебя покрывал тайком от шефа? Забыл? Напомнить?

Как дулом пистолета, ткнул длинным пальцем в лоб враз побледневшему Коляке:

– Забыл?

– Ты чё? Ты чё, Игорек! Как я могу забыть? – еще сильней заюлил, задергался Коляка, испуганно всматриваясь в побежавшие по борту «мерса» неясные нежные отражения. – Ты же знаешь, я всей душой. Только ты это… Только ты это малость хватанул… Малость, значит, загнул, Игорек… Ну ты сам подумай? Как это так, без разрешения шефа?…

– А я тебя, козел, покрывал с разрешения шефа?

– Да нет, Игорек, ты пойми, я же всей душой, – юлил, дергался Коляка. – Только ведь шеф!.. Как без его разрешения?…

– А я спрашивал его разрешения, когда тебя покрывал? Я ведь видел, что помочь надо тебе, именно тебе, и, чтобы тебе помочь, разрешения ни у кого не спрашивал. Потому теперь и пришел к тебе. Должок за тобой, Коляка. А потому о человечке, которого надо закинуть на борт парома, шеф вообще ничего не должен знать. Ни сном, ни духом. Понятно?

– Да как такое сделать?!

– Как – это твои проблемы. А у меня просьба простая – срочно переправить на борт нужного человечка.

Коляка приуныл:

– Что хоть за человечек?

– Тебе паспорт показать? Трудовую? Справку из домоуправления? – снова ощерился Игорек. – Человечек как человечек. Две ноги, две руки. Нос, бля! Ты этого человечка, Коляка, и не увидишь. Ни к чему тебе это, а то потом замучают воспоминания…

– Такой страшный? – испугался Коляка.

– Страшней, чем ты думаешь, – ощерился Игорек. – Он в каком-то месте подсядет тихонечко в твой микроавтобус, а на борту парома так же тихонечко выйдет. «Мерс» ведь у Николая Петровича не досматривается?… Так что ничего тебе и не надо знать об этом человечке. А вот с долгами, – со скрытой угрозой добавил Игорек, – с долгами надо честно расплачиваться.

И сунул руку в карман:

– Сколько?

– А я знаю? – все еще колеблясь, затаился Коляка. Жадность, кажется, в нем побеждала.

И подобрался хищно:

– На сколько тянет тот человечек?

– Ты меня не понял, Коляка. Бабки выдаю я. Бабки ты получишь не с кого-то, а с меня.

– С тебя?

– Вот именно. И сейчас. И наличкой.

– А как же…

– Я уже сказал, не надо тебе никого видеть. Лучше всего, если ты вообще этого человечка никогда не увидишь. Для тебя самого лучше. Он незаметно сядет в «мерс», а потом незаметно выйдет на пароме. Ты никого не видел, ничего не слышал. А я тебе заплачу. Прямо сейчас. Наличкой.

– Сколько?

– Это другое дело. Называй цену.

– Откуда ж мне знать? – жадно заюлил Коляка. – Откуда ж мне знать, сколько за того человечка могут дать?

– Лет десять. Не меньше.

– Ты это кончай! – всерьез испугался Коляка. – Я без шуток. Прогадать боюсь. Посоветуй.

– Держи.

– Сколько тут?

– Четыре сотни.

– Всего-то?

– Марками.

– Да ты чё, Игорек? Ты чё? Четыре сотни! За такое-то дело? Сам говоришь, оно тюрьмой пахнет!

– Для тебя, Коляка, даже Летний сад должен пахнуть тюрьмой.

– Ты такого вслух не говори! Не надо никогда вслух говорить такое! – еще сильней испугался Коляка. – Ты чё такое говоришь? Я же о деле, я помочь хочу, о тебе забочусь и сам не хочу промахнуться, а ты… Не понимаешь, что ли? Мало четыре сотни. За такое дело – мало!

– Не ной. Будто шеф не зарядил тебя?

– Так то ж свое! То горбом отработанное. То к этому не имеет отношения. То свое!

– Отказываешься? – прищурился Игорек.

– Да ты чё, Игорек! Как можно? – еще больше испугался Коляка. – Тебе да отказать! Никак нельзя! Не могу я тебе отказать, Ты только пойми, я же шефа боюсь! Ты вот говоришь, что шеф мне отстегнул. Будто не знаешь шефа. У него во всем экономия. Он и отстегнул-то мне всего сотню. Тех же дойчмарок. Вот, говорит, тебе, Коляка, сразу на все. И на бензин, и на пиво. Только, говорит, не запейся. Сам ведь знаешь, какой веселый нрав у нашего шефа. А я, Игорек, в ремонте. Мне бабки сегодня вот так нужны!

И сплюнул, задергался:

– Соточку хоть добавь.

– Соточку добавлю, – кивнул Игорек. – Держи.

И спросил:

– Где подсаживать человечка?

– Сюда его приводи.

– Во сколько?

– К восьми.

Дергаясь, подмигивая, приговаривая что-то, Коляка жадно спрятал деньги в потрепанный бумажник.

– Это только для тебя, Игорек, – приговаривал он. – Только для тебя. Сам понимаешь. Приводи своего человечка к восьми. В это время в боксе обычно никого нет. Я, значит, дверь микроавтобуса оставлю открытой. Мало ли? Забыл. Пусть твой человечек незаметно лезет в салон, закрывается и сидит там тихо, как мышь. Без единого звука! Там кое-какое тряпье есть в салоне, пусть укроется. Стекла тонированные, но пусть он не торчит на сиденье. Пусть приляжет, только без храпа. После восьми я заглядывать в «мерс» больше не буду, сразу погоню его на паром. Но на пароме, Игорек, пусть твой человечек из машины сразу линяет. Мне ни лагерь, ни тюрьма, ни конфискация имущества не нужна, сам знаешь. Так что, успевай к восьми.