Геннадий Прашкевич - Пожить в тени баобабов

– Конечно.

– Ну, если так… Слышь, Игорек… Ты передай ему телеграмму. Ее только что принесли.

– Давайте, я передам, – протянул руку Валентин.

– А вы что?… – не поняла Верочка и взглянула на Игорька. – Вы что? Вместе поедете?

– Вместе, – ощерясь, подтвердил Игорек.

– Тогда ладно. Только ты не гоняй машину, – сочувственно подсказала Верочка. – У тебя уже отнимали права. Помнишь?

– Помню, – несколько отошел Игорек. – Ты не волнуйся, Верочка. Ты же знаешь меня. Мы все путём!

Они вышли.

Верочка мгновенно схватилась за телефон:

– Мне Николая Петровича!.. Да, да, Шадрина… Именно его, лично… Да, это я, Верочка… Уехал? Как? Уже уехал?…

Набрала другой номер:

– Мне Николая Петровича!.. Да, да, его… Это говорит его секретарша… Уже уехал?…

Она смотрела в окно и видела прихрамывающего Игорька и хмурого Валентина, неторопливо покидающих двор крематория.

– Мне Николая Петровича… Да, да, это его секретарша… Его уже не будет?… Уже уехал?…

– Такси возьмем? – спросил Валентин.

– Я что? Нищий?

Игорек, прихрамывая и матерясь, что-то приборматывая про себя, подошел к серой «шестерке», припаркованной под каменным забором.

– Я на такси не езжу… Пижонство… Меня тошнит, когда небритое рыло спрашивает, куда мне… Куда хочу, туда и еду. Будет еще кто-то спрашивать!.. Мать их!..

– Понял.

– Раз понял, прыгай в телегу.

– Погоди, Игорек, – неуверенно попросил Валентин. – На этот паром… На эту «Каренину»… На нее попасть можно?…

– Зачем? – не понял Игорек. – Не надо нам этого. Мы шефа достанем прямо на морвокзале. Он и понять ничего не успеет. Есть там у меня одно хорошо пристрелянное местечко.

Валентин покачал головой:

– Мне бы надо по-другому его достать.

– Как?

– Да так… Для этого мне надо попасть на «Каренину»…

– Билет и загранпаспорт, – злобно ухмыльнулся Игорек. – Вот и все проблемы.

– А если без загранпаспорта? Если без билета? У меня ведь, если честно, даже простого паспорта нет. Остался в гостинице.

Игорек вдруг действительно заинтересовался:

– Это ты меня спрашиваешь?

– Ага.

Игорек ухмыльнулся:

– Имеешь право. И адресат верный. Я ведь, в некотором смысле, теперь твой должник. Правда, и за тобой кое-что числится…

– Ладно… Между собой разберемся… Мне самому нужно достать Николая Петровича… И достать так, как я хочу…

Игорек опять ухмыльнулся:

– И куда тебя подбросить?

– Для начала к медному всаднику.

– Романтичное место. А где потом подобрать?

– У поплавка. Знаешь, у Кутузовской?

– Знаю.

– Тогда ровно в семь.

– Схвачено. В семь. На пять минут опоздаешь, считай, не сделано дело. Ждать не буду.

– Не опоздаю.

Помедлив, Валентин спросил:

– Поможешь?…

Не глядя на Валентина, Игорек мрачно кивнул.

– Точно, поможешь?

– Я сказал!

Игорек выругался и рванул с места «шестерку».

Джона Куделькина Валентин узнал сразу.

По фактуре – платяной шкаф. Но отличная адидасовская упаковка, блестящие, прекрасно начищенные башмаки, кепка-полицайка, очень идущая Куделькину, придающая его громоздкой фигуре даже некоторую элегантность. Ни дать, ни взять, посол некоей дружественной державы, убежденно стремящейся к миру и прогрессу на всей Земле.

Джон расчувствовался:

– Кудима!

Обнялись.

– Гляжу, держишь марку, – Валентин, улыбнувшись, коротко ткнул кулаком в тугой живот Джона Куделькина. – Питание полноценное.

– Натурально.

– Падай на скамью.

Куделькин ухмыльнулся:

– Сто лет не был в Питере.

– Отличается от Москвы?

– Еще бы! В Питере не таксисты, а академики. Получил твою телеграмму, врубиться никак не могу, какой такой всадник? Да еще медный. Прилетаю в Питер, сажусь в первую же тачку и говорю – к всаднику… Не успел добавить – к медному, а водило уже газует. В Москве нынче не так. Попросишь отвезти в бар «Жигули», а тебя оттартают в «Панаму». И еще обижаются: жлоб, дескать! Не нравится, дескать, катайся в метро.

Куделькин радостно хохотнул:

– Чего позвал? Кутнуть захотел?

И совсем расчувствовался:

– Помнишь, как здесь недалеко, в поплавке на Кутузовской, мы поили Ёху Хунгера?

– Подожди, – попросил Валентин. – Потом про Хунгера.

– А что? – насторожился Куделькин. – Проблемы?

– Есть немного.

– Выкладывай, не тяни.

– У меня братана убили.

– Серегу? – не понял Куделькин.

– Его. Серегу.

Радуга шумного будничного дня.

Над фонтанчиком, бьющим во дворе огромного гаража, крутилась, светилась, вставала, волшебно переливаясь светлая радуга. Ее бесконечное кружение сразу привлекало внимание входящих во двор гаража людей, но Игорек только сплюнул и сразу вошел в бокс.

В ярко освещенном пространстве празднично сиял новенький «мерседес» – чернильно черный микроавтобус с тонированными стеклами. К стене, будто стесняясь такого великолепного соседа, прижалась немытая «девятка» с помятым крылом, с трещинами, густой сетью оплетшими все лобовое стекло. И без того чистенький борт «мерса» еще сильнее сиял от спецраствора, которым щедро поливал полировку из узкого баллончика тощий Коляка, недовольно что-то бурча под тоненькую ниточку усов, вызывающе устроившихся под длинным носом. Коляка, как всегда, дергался, подмигивал непрестанно, ни секунды не стоял на месте, что-то вслух приговаривал, спрашивая сам себя и тут же самому себе отвечал.

Небось, еще сильней бы задергался, узнай, откуда я явился, усмехнулся про себя Игорек. Когда ему скажут, что мы с этим быком наделали в крематории, он ко всему прочему заикаться начнет.

– Нет, бля, ты представляешь! – обиженно обрадовался Коляка, увидев Игорька. – Еду, значит, бля, под мостом, дулю этому козлу в панаме, а он, козел, ни хрена не слышит. Я на обгон, значит. Жму на газы, выскочил из-под моста, чувствую – все, успел! А тут трамвай… Хоть ты лопни!.. Видишь теперь – крыло меняй, лобовик меняй…

Коляка приуныл:

– А тот козел даже не остановился. Ему что. Он вроде не виноват. Посмеялся и уехал. Сам понимаешь, КАМАЗ. У него колесо выше моей крыши.

– Смылся?

– Ну да!

– А что за козел?

– Я ж говорю, в панаме. Как в Сочи, бля. Я дудю, значит, а он, козел, ничего не слышит. Вот теперь сам считай. Лобовик – штука, крыло – семь сотен. Что делать, Игорек? Где взять такие бабки?

– Ты да не найдешь? – не поверил Игорек. – Кончай придуриваться. Я же знаю, ты с шефом едешь. Крутанешься там в Германии, обратно привезешь не лобовик для «жигуля», а пятисотый «мерс». И не для кого-нибудь, а для себя. Я тебя, Коляка, знаю.