Андрей Ефремов - Неумолимая жизнь Барабанова

Я предложил вернуть детей в школу. Собеседники мои сморщились, а Алиса сказала, что партизанщина до добра не доводит.

– Вы находите детей, высылаете телеграмму и следуете вместе с ними. Хоть в Берлин, хоть в Париж, хоть на Соломоновы острова. Отовсюду, вы слышите, Барабанов, отовсюду вы шлете телеграммы.

На этот раз предполагалось, что я не стану переходить границу, яко тать в нощи, и с необыкновенной прозорливостью мне были вручены документы на школьный автобус. Прочие бумаги должны были подоспеть вскорости, а тем временем мне следовало окончательно поправиться. Так все и произошло, и даже дважды проколотое плечо благополучно зажило по Алисиному слову. Сознание того, что моя физиология слушается отныне чужих приказов, расстроило бы меня куда сильней, не сиди у меня гвоздем в голове другая мысль. Все, что предстояло мне в ближайшее время, удивительно напоминало планы покровителей Кнопфа. Получалось, что и сам-то я не более, не менее, как зеркальное отражение Кнопфа. И сколько бы я ни гордился знаниями высших смыслов, озарениями и тем немногим из всего этого, что удалось мне перетащить на бумагу, суть дела не менялась. Нас вели, и мы послушно двигались. Мои кукловоды были даже искусней Володькиных. Во всяком случае, я не знал способа отвязаться от них.

Но вот неожиданность: мои зажившие раны ныли к перемене погоды. В Петербургском климате – большое неудобство.

Мало того, что школьный автобус никуда не делся, немецкий движок покапризничал самую малость, завелся, и мы выбрались на дорогу. На задней покрышке чернели три свежие глубокие борозды, похожие на шрамы. Я подумал, что в наших лесах такие меты оставляет только рысь. И что же? И наши, и финские собаки-нарколовки выли около моего автобуса, как к покойнику и не лезли внутрь ни в какую. Впрочем, «пасынки природы» быстро поняли, что к чему.

В Финляндии дело шло к весне. Сугробы по сторонам дороги еще не осели, но уже набухли влажной тяжестью, и асфальт около них темнел от впитавшейся воды. Я ехал и думал, как мне договариваться с Ваттоненом? А как быть с Кнопфом? Мне чудились между мной и Кнопфом сражения, интриги какие-то, которыми коллега норовил меня оплести… Но все получилось спокойней и проще. У обочины в сугробе монументально стоял Ваттонен.

– Здравствуйте, – сказал он мне с интонацией эстонца из анекдота.

Но, черт побери, никаких детей, никакого Кнопфа на ферме не было! Я сыграл вежливое недоумение и спросил, не отправил ли Юхан свою труппу в дальние гастроли?

Нет, никого дядя Юхан никуда не отправлял. Он вышел из сугроба, крепко взял меня за плечи и сказал довольно складную речь. Выходило вот что: собрав в житницы все, что можно было собрать на родине, Ватттонен погрузил труппу на паром. «Большому кораблю большие карты…» Однако же, когда я спросил, где разворачивалось их турне, Юхан довольно неловко притворился, что не слышит меня. «Успех, успех!» – сказал он. «Все вот так!» – и как тюлень в цирке похлопал в ладоши.

Прирожденный импрессарио – вот кем оказался Юхан!

«Маленький город. Все с утра к автобус. Немного денег для шофер. Чуть-чуть долго мотор чинит, Кнопф собачью голову надевает. Кнопф сильный, носит Христа. Хлопают. Вечером – Ирод. Младенцев жалко. Всем страшно, все рады».

Я сказал Юхану, что он молодец.

«Да, – сказал скотовод. – Тут в пивной, тут на рынке. Деньги были. Куриц кушаем, но чуть-чуть. Но скажи мне, зачем Кнопф такой глупый? Зачем дети не бегут домой?» «Юхан, – сказал я, – к Кнопфу они привыкли, ты им понравился…» «Нет, – молвил Ваттонен и шепотом добавил: – Им не нравится никто. Они ушли за Кнопфом вслед. Их след простыл».

Вот как! Дети ушли за Володькой. А позвольте не поверить. Нет, Ваттонен настаивал. Да и в самом деле, как бы он украл четверых разом? Уж не самостоятельными ли заработками прельстил Кнопф будущих магнатов?

Тем временем мы дошли до фермы, и первым, кого я увидел, был целитель Будилов. Он сидел на крыльце и метал снежки в огромного кобеля.

– Взгляните, Александр Васильевич, – сказал он, завидев меня. – Нахожусь в плену. И у кого!

Ваттонен порылся в кармане и скормил псу какое-то лакомство. Пес и Ваттонен ужасно походили друг на друга.

– Вы смеетесь? Напрасно. Давно ли Ваттонен честно исполнял свой долг? Но вот являетесь вы, и готово дело – мирный фермер похищает людей. Вы отравляете мир своим дыханием Барабанов!

– Виталий, – сказал я, – неужто вы пришли за мздой, а Юхан взбунтовался?

– Будь я проклят! – сказал целитель с отчаянием. – Он хочет сдать меня в полицию.

– Беззаконный границы переходчик, – проговорил Юхан отчетливо. Эту фразу он, скорее всего, придумал сам и произносил ее как заклинание. – Завяжу веревкой ноги. Сдам.

– Куда ты меня сдашь? Куда, мурло чухонское?

Ватттонен поиграл толстой бесцветной бровью.

– Туда сдам. Куда надо сдам.

– Плюньте, – сказал я Будилову, – Фарт кончился. Вернитесь да и отключите скотовода к чертовой матери.

– Вы, Барабанов, конечно, извините меня, но вы – дурак!

– Беззаконный границы переходчик, – сказал Ваттонен гулко.

– Вот! Вот! Он же глазом не моргнет, настучит на меня. Все денежки ментам на взятки уйдут.

– Будилов! – осенило меня, – Так вам денег жалко!

– Жалко! – с пафосом подтвердил Виталий. – Он из моей страны электроэнергию сосет, а я не моги с него копеечку получить?

Мы вошли в дом, и на стене гостиной я увидел плакат «Ты не плюй изо рта на пол!»

– Сознаюсь, – сказал Будилов, – Было. Но лишь первые два дня. От досады и разочарования.

Огромный Юхан сидел, как довольное чухонское божество.

– Дружище, – сказал я, – вы рыли яму нашему финскому другу и вот вы сидите в этой же яме. Чему ж тут удивляться. Куда ни кинь, везде клин. Э, Виталий, а вы не пробовали полечить Юхана? Благодарность исцеленных, знаете, бывает безгранична.

Будилов рукой махнул.

– Он здоров. Здоровее не бывает.

– Тогда готовьтесь к худшему. Вы ему не нужны. Скажу больше – ему было бы в самый раз, если бы вы исчезли. Одно природное добродушие Ваттонена спасает вас от ужасной развязки.

Целитель в бешенстве плюнул на пол, а Ваттонен хладнокровно дал ему подзатыльник. С минуту все молчали, одно пыхтение Будилова раздавалось в гостиной.

– Юхан, – сказал я, – не покажете ли вы мне свою ферму?

На полпути к коровнику я спросил:

– Так где же Кнопф покинул вас?

Скотовод обвел руками небеса и сказал, что весна не за горами. Вернее всего он рассчитывал, что в конце концов к нему явятся родители, и тогда он продаст все, что знает о детях.

– Ваттонен, – сказал я, – это совершенно особенные дети. Ни черти вы за них не получите. Тут другие правила.

– Хм-хм, – сказал Ваттонен. – Удивляюсь.