Идо Нетаньягу - Итамар К.

— Мой фильм совершенно иного сорта, он вообще не касается этих проблем, — возразил Итамар.

— Да, фильм о певце классики — это изысканность. Но большой мастер не должен руководствоваться только эстетическими категориями. У него есть и общественная роль. Ради одного этого стоило бы создавать произведения искусства. Если ты можешь повлиять, пусть немного, на нашу действительность, то все творческие муки оправданы. А что тебя, собственно, беспокоит? Разве в фильме о камерном певце может быть нечто не устраивающее академию?

Ближе к вечеру Итамар направился в университетскую библиотеку гуманитарных факультетов. Недавно он узнал, что существует телевизионная передача о Меламеде, и захотел ее посмотреть.

Сначала он искал книги Мурама, писателя и драматурга, имя которого Каманский назвал в числе других членов приемной комиссии академии. «Если ты до сих пор его не читал, стоило бы до завтра ознакомиться с каким-нибудь его произведением, — посоветовал ему Каманский, пока они спускались в лифте. — Возможно, и Омер Томер будет там, он почти всегда приходит с Мурамом на заседания комиссии. Я надеюсь, ты уже успел посмотреть его выставку?»

Но Итамар никогда не слышал об Омере Томере, кураторе музея «Макор», и даже не был в этом музее. «Немножечко культуры! — поучал его Каманский и посоветовал побывать на выставке еще сегодня. — Посмотришь хотя бы главный зал».

Итамар без труда нашел в библиотеке две пьесы Мурама, а потом кассету с записью передачи о Меламеде. Он отыскал свободную кабину и надел наушники. Это был один из сюжетов в программе «Доступно каждому», которую транслировали полгода назад по случаю пятилетия со дня смерти певца. Сперва показали отрывок из его выступления в Зале принцессы Вильгельмины в Стокгольме. Ему аккомпанировала Сильвия. Меламед, в черном смокинге с бабочкой, волосы с сильной проседью зачесаны назад, стоял перед роялем и пел песню Шуберта из цикла «Прекрасная мельничиха».

Несмотря на скверное качество записи, нельзя было не поразиться исполнению Меламеда. Как всегда, Итамар был очарован полным, казалось бы, отсутствием напряжения в его голосе, легкостью переходов, естественностью дыхания. Голос Меламеда был чист, прозрачен и глубок. Выражение лица и жест полностью соответствовали тексту и музыке. Все было гармонично, совершенно, хотя Итамар знал, сколько крови и пота стоили эта легкость и простота. Он закрыл глаза, и песня целиком завладела им. Музыка Шуберта и текст Мюллера, которые сплелись, как нити в ткани, переполнили Итамара печальными мыслями, унесшими его далеко от маленькой библиотечной кабинки.

Телевидение оборвало песню посредине, там, где пастух признается ручью в своей любви к мельничихе. Итамар раздраженно вздохнул и открыл глаза. Почему музыка так действует на него, так властвует над его душой? Почему она способна швырнуть ее наземь или вознести на небеса? Необъяснимо. Ведь речь идет о реальном продукте человеческого мозга. Как получается, что сигналы нейронов заставляют его забыть о земном и улететь в нереальный мистический мир, туманный и безбрежный? Итамара всю жизнь мучили «вечные вопросы» о смысле человеческого существования. Они не оставили его и сейчас. Может быть, этот факт свидетельствовал о его незрелости, о некоей ущербности в его развитии?

Теперь он видел на экране Меламеда, сидевшего с небольшой группой студентов. Он узнал зал Джульярдской школы, в котором часто проходили мастер-классы. Камера сконцентрировалась на лице Меламеда, он слушал молодого певца, исполняющего партию Яго из «Отелло» Верди. Лицо Меламеда было отрешенно устремлено вверх, рукой он прикрыл глаза. «А где же ненависть?» — взорвался вдруг Меламед и протянул руку вперед. Студент замолчал. «Подумайте, как он его ненавидит! — воскликнул Меламед. — Покажите это!» — «Расширить здесь связки?» — спросил молодой человек по-английски с тяжелым шведским акцентом. «А что, разве там находится душа?» Студенты рассмеялись. «Разве она находится в горле? Может быть, у вас ненависть исходит из горла, но будьте уверены, у Верди она выходила отсюда. — Меламед постучал по груди юноши. — Из сердца, — крикнул он, — и отсюда …» — добавил он и сжал голову шведа с двух сторон.

Нотные листы выпали из рук юноши. Меламед отпустил его голову. Потом сел, тяжело дыша, на стул. Сильвия, которая тоже была там, вытерла платком его вспотевший лоб. Когда она подала ему стакан воды, он жестом отстранил ее и продолжил: «Вы пытаетесь расчленить искусство и тем самым убиваете его! Пойте, молодой человек, пойте!» — смягчился он.

Юноша, успевший поднять упавшие ноты, лихорадочно пытался разложить их по порядку. «У вас хорошая техника, только не позволяйте никаким мыслям о дрожащих связках и «постановке» голоса на полтора сантиметра выше мягкого нёба испортить ваше пение».

Меламед встал со стула. «Постановка голоса …» — пробормотал он еще раз с пренебрежением. Швед тем временем уже собрал ноты и собирался петь дальше.

«Что это вообще такое? Когда мы поем, мы не думаем об анатомии, или физике, или геометрии. Пение должно течь свободно. И всегда, всегда должна слышаться душа! Подумайте о том, что Верди хотел сказать, и дайте ему высказаться без лишних помех».

«Но как вам удается достичь этого знаменитого бесконечного пиано?» — спросила одна из студенток. Меламед ответил не сразу. Он сделал несколько шагов и остановился напротив нее. В зале воцарилась мертвая тишина. «Вот так», — сказал он наконец еле слышно и набрал полную грудь воздуха. Тишина длилась еще долго, а потом, неизвестно из какой галактики, возник тихий звук, сдержанный и благородный. Постепенно звук окреп, усилился, а потом снова начал затухать и долго-долго висел в воздухе, пока не замер окончательно… «Вот так!»

«Шауль Меламед, певец с мировым именем, обладатель редкостного голоса. К пятилетию со дня смерти, — сказала ведущая Орна Эвен-Захав. — Мы приносим свою благодарность музыкальному колледжу имени Пёрселла в Лондоне за присланные нам кадры. А теперь, — Эвен-Захав заулыбалась, — перейдем к новаторскому мюзиклу «Йошуа-дикарь», который неделю назад удостоился премии Хофштеттера на фестивале в Холоне».

Итамар остановил пленку, но через мгновение все же запустил ее снова. Должен же он узнать, кто они, местные мастера культуры, а дома у него телевизора не было.

Этот факт, кстати, уже успел принести ему немало неприятностей. «Быть не может», — сказал контролер из управления теле— и радиовещания, внезапно нагрянув к нему с внезапной проверкой об уплате телевизионного сбора. «Можете убедиться, что это правда», — ответил ему Итамар. «Но мы провели опрос: только в семьях ультраортодоксов и у бедуинов племени ялам, что кочуют в окрестностях Беэр-Шевы, нет телевизоров. У всех остальных в стране есть». После долгих пререканий Итамар сдался и согласился уплатить первую половину сбора. Теперь, впервые после возвращения в страну, он может получить компенсацию за понесенные расходы.