Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Шеф с теорией Озолинга про необратимость не знаком, потому, когда уволился с последнего места работы, через месяц пришел домой с улицы и со смехом объявил:

– Еду с бичами на шабашку.

Приехали. Шеф не стыдится общения с опустившимися мужиками. Смех смехом, но кажется, он не отдает ясного отчета в том, что вопрос не в работе и не в заработках.

Примечательно и то, что и Ситок не имеет ничего против шабашки.

– У него нет самолюбия, – сказала мама, – Без самолюбия человек ничего не добъется.

Матушка заблуждается. Собака зарыта не здесь. Сколько людей спокойно и счастливо обходятся без самолюбия, довольны жизнью. Потом ведь Шеф как раз именно тот человек, который без самолюбия не Шеф.

Согласен, он перестал приглядываться к себе. Допустил одну-другую поблажку настроению и пошло-поехало.

Во всем остальном он остался таким, каким и был всегда.

У нас обоих складывается так, что думать о себе, искать выход приходится лишь после того, как событие произошло. Предвидеть не про нас. Это как в общей энергетике анализируют положение только после того, как волевым порядком понастроят электростанций, а после размышляют: где здесь логика? Но то, что наука идет позади практики для энергетики не имеет ровным счетом никаких губительных последствий.

Для Шефа, Доктора и, отчасти, меня – как раз наоборот.

Работа на шабашке ждет Шефа к концу октября. 11-го или 12-го возвращается Доктор.

Захват 2

Кемпил рассказал о стычке Жроны с Есом Атиловым. Жрона в прошлом увлекался джиу-джитсу, стебается как заправский самурай – безжалостно.. Ес сильно поздоровел и из скромного мальчика превратился в одного из главных шпанюков центра. Дерется, как и

Жрона, до последней капли крови. Тем не менее, из опаски, что Жрона с алатаускими затопчет его, позвал на подстраховку Шефа.

Жрона действительно пришел не один. Кроме Кочубея, Кемпила и других Жрона привел с собой и Тимку Хрыча. Тимка, пожалуй, самый что ни на есть грозный пацан в центре города. Он один стоит банды. Шефа

Хрыч знает, может из уважения к воспоминаниям детства и считается с ним, но, ежели разозлится, то и моему брату вполне могло не поздоровиться.

Шеф поступил, не теряя лица, мудро. Сказал, что Ес и Жрона пацаны свои, почему и должны драться один на один.

Жрона хорохорился, Ес, как рассказывал Кемпил, заметно перетрухал. В последний момент Шеф под предлогом, что повод пустячный, остановил кровопролитие.

Листопад

На кухне дернулся и заурчал холодильник. Нуржик спит в детской.

При свете уличных фонарей в полутемной комнате мерцает огонек индикатора "вкл" проигрывателя. Пол Маккартни с кентами хихикает.

Гау стесняется разгуливать голой при свете. Но все равно все и так видно. Видно, да и вся она доступна настолько, что моя беспомощность вызывает в ней сочувствие.

– Ты устал… Тебе надо одохнуть.

– Тогда я пойду домой и отдохну, – сказал я и поднял брошенную у дивана одежду.

– Завтра придешь?

– Приду. Ты извини, что так…

– Ой, ну что ты говоришь… Отдохнешь и все получится.

– Будем надеяться.

Музыка Вагнера – музыка рабов.

Альбер Камю

К обеду забежал Зяма. С собой у него две бутылки вина и томик

Шекспира на двух языках: на одной стороне листа английский текст, на другой – перевод на русском. Через десять минут вино мы придушили до донышка и Зяма, перелистывая Шекспира, загундел по английски..

В комнату вошел Озолинг. С утра он в институте, на секции Ученого

Совета. Мурлыкая, И.Х. заглянул через плечо Зямы: "Что у вас?".

– Шекспир в двойном переводе.

– Шекспир! Вы читаете Шекспира? – приятно удивился И.Х.

– Читаем и Шекспира, Иван Христофорович.

– Очень хорошо.

Момент поквитаться за контрудар в Померании удобный и я пошел на штурм Зееловских высот.

– Иван Христофорович, почему у вас ехидствующий скепсис ко всему казахскому?

Озолинг повернулся ко мне.

– Что?! – Старика было не узнать, я застиг немца врасплох.

– Что, что?! – я открыл огонь прямой наводкой. – Я за вами давно наблюдаю. Думаете, я ничего не вижу?

– Что? Что вы видите? – Озолинг в смятении.

– Все вижу я. Вы нам все уши прожужжали своими Гете и Гейне.

Почему? Что вы нам хотите Гете и Гейне доказать? Думаете, Джамбул, наш любимый Джамбульчик хуже ваших Гете с Гейне?

– Не спорю, – голос у деда дрогнул.

– Еще бы вы спорили! К вашему сведению Джамбульчик с Абайчиком в миллион раз лучше Гете с Гейне. Разве не так?

– Та-ак…, – И.Х. не знал, как от меня отделаться.

– Если так, то почему бы вам как следует не взяться за изучение казахского языка? – спросил я и посоветовал. – Для полного исправления вашей сущности, думаю, вам же лучше будет, как проснетесь, с утра брать домбру и петь на казахском песни Джамбула.

А мы будем вас контролировать. Договорились?

Из рук Озолинга выпал портфель. Зяма поднял его. С портфелем под мышкой И.Х. выбежал из комнаты.

Через полчаса заявился Шастри.

– Ты что это деда стращаешь!

– Пошутил я.

– Иван Хрстофорович перепугался. Говорит: он, что, в своем уме?

Я, говорит, никогда ничего плохого про казахов не говорил.

– Может и не говорил. Но я то чувствую, что он о нас думает.

– Мало ли что человек про кого думает. Брось.

– Не твое дело. Передай ему: будет ябедничать, я ему еще не такой

"дранг нах остен" устрою. Преступления нацизма срока давности не имеют.

– Ладно тебе. Горбатого могила исправит.

Будь Озолинг помоложе и покрепче, обратка за контрудар в

Померании не получилась бы. Сталин изверг, но все равно, сдается мне, И.Х. рано выпустили. А если бы штурм Зееловских высот сорвался?

Не беда. Придумал бы что-нибудь другое.

Ю Си

Почти как…

В тот день проснулся рано и долго лежал. Лежал, думал и вспоминал. Вспомнил и том, что Гау вчера объявила: "Послезавтра из

Уральска возвращаются родители". Помнится, еще я подумал: "Ну и что?

Ничего страшного". Не успел подумать, что так вот непонятно для чего зря я себя успокаиваю, как вдруг почувствовал: что-то со мной произошло. То ли передернула моментально исчезнувшая судорога, то ли что-то отпустило меня. Переменилось настроение.

Я выбросился из кровати и побежал в ванную.

Если долго мучиться, что-нибудь получится. Суетные ухищрения может и мало в чем результативны, но всякое деяние всегда лучше бесплодного причитания над горемычностью участи.

Кому возносить хвалу, – миссис Вандербильт или самому Полу

Маккартни, – не знаю, но только в том, что кто-то в последний момент пришел на помощь – сомнений нет.

… Свет выключен. Гау привычно разделась. Из форточки тянуло холодом.

– Поднялся ветер, – сказала Гау.

– Может закрыть форточку?

– Как хочешь.

– Закрою, – сказал я и потянулся к окну.