Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Кто лучше меня знал кто такой Шеф? Пожалуй, никто. То, что собралось, скопилось во мне за последние два месяца требовало выхода, а внутри себя я беспомощно хлюпал.

Утром позвонила тетя Рая Каимжанова:

– Тунгуш сказал, что убийце дадут 15 лет.

Конечно, зять тети Раи оказался кстати в одном кабинете с

Макирдиновым. Но даже и он не смог бы повлиять на приговор, не устрой менты засаду на Шефа.

В адрес Меченого и уголовного розыска суд вынес частные определения.

Коротя, Мурка Мусабаев, Боря Ураган и я вышли из суда.

– Володя, – я придержал за локоть Коротю, – надо убить Соскина.

У Короти заблестели глаза.

– Бек, я не могу…

– Володя, ты разве еще не понял, что они с Нуртасеем сделали?

– Да все я понял. За Нуртасея я любого измордую, но убить не смогу.

О чем поет Валерия…

В Алма-Ате говорят о разбившемся в логу по дороге в аэропорт самолете.Ту-154 направлялся в Симферополь, на нем летело дети на отдых в "Артек". Самолет загорелся и рухнул спустя пять минут после взлета.

Тумба ла, тумба ла, тум балалайка…

Эдуард Мацкевич, собственный корреспондент "Известий" по

Казахстану и Ида Борисовна Красильщикова, заместитель директора

Агентства по авторским правам – люди разные, но они понимали, что

Бисембаев получил потолок и расстрела нам никак не добиться. Еще они понимали, что дело не в исключительной мере наказания.

Мама ждала иного удовлетворения.

По просьбе Черноголовиной Мацкевич занимается нашим делом, переправляет через корпункт жалобы, говорит с Москвой. Эдуард

Олегович на год моложе Ситки Чарли, мужик с понятиями.

Мы шли по улице и разговаривали.

– Эдуард Олегович, если бы вы знали, как мы вам благодарны, – сказал я.

– Зачем вы так? Меня попросила Галина Васильевна, она рассказала, как вы остались один на один со своей бедой.

– Хорошо, что вы понимаете. Моего брата облили грязью, его мертвого топчут подонки. Я хочу рассказать, каким был мой Нуртас.

– Зачем? – Мацкевич тронул меня за локоть. – Я хорошо знаю вашего отца и могу представить, каким был ваш брат.

– То, что произошло в вашей семье, это страшно, – сказал корреспондент. – Но… – Мацкевич еще хотел что-то сказать, но замолчал.

"Но никому до вас дела нет". – про себя я закончил за него.

Ида Борисовна пришла к папе заверять какие-то бумаги. Зашла к нему в спальню, папа поставил подпись под документом и она задержалась для разговора с мамой. В прошлом Красильщикова практикующий юрист, работала судьей, адвокатом.

– Возьмите на себя доверенность от Александры Самсоновны, – сказала Ида Борисовна.- Выступать в Верховном суде должны вы.

Добивайтесь расстрела. Я составлю кассационную жалобу.

Красильщикова в минуту поймала суть дела и в кассации выделила:

"Бисембаев был не один…".

Рассуждала она не только как юрист.

– Мать, потерявшая сына от руки законченного мерзавца, никогда и ни в чем не найдет себе утешения. В вашем положении тем более.

Поэтому и следует добиваться расстрела. Дело тут не только в том, что Нуртас ваш сын и брат. Непоправимый урон нанесен семье, вся дальнейшая жизнь отравлена несправедливой позицией прокуратуры. Вот почему только исключительная мера заставит считаться с вашей семьей.

Так что не сомневайтесь. Ваше дело правое.

"Московских газетчиков не проймешь. – подумал я. – Надо попробовать действовать через ЦК". Я отнес копию жалобы в прокуратуру Зинаиде Петровне, маме Олежки Жукова. Через день она позвонила:

– Я дала почитать Владимирову, – сказала Зинаида Петровна. -

Владислав Васильевич сказал, что ознакомит с жалобой Кунаева. Для этого вы должны поменять шапку на жалобе.

Под копирку заявления рассылать не то. Я попробовал поменять вводный абзац, но письмо к Кунаеву так и не смог закончить. Закончу после кассирования в Верховном суде, – решил я.

В коридоре Верховного суда столкнулся с Эриком Баймульдиным.

Однокашник Кенжика адвокат Областной коллегии.

– Расстрела добиваетесь? – Эрик говорит быстро и складно. -

Расстрел не дадут! У меня был подзащитный. Убил двоих из ружья, ранил третьего. Дали пятнадцать лет. Пойми, мы не в ЮАР. Это там наплевали на статистику и казнят всех подряд.

Эрик оказался прав. Верховный суд утвердил приговор.

"Летом 80-го забастовала Польша. Вновь рабочие, чья партия стояла у власти, вышли пикетировать судоверфи Гданьска. "Человек из железа" – Лех Валенса – впервые потребовал не просто кусок мяса, а поделиться властью.

Теперь же в отличие от героев Пражской весны 68-го идеологи

"Солидарности" Михник и Куронь и слышать не хотели о "социализме с человеческим лицом". Они ставили крест на коммунистической идеологии, начисто отрицали способность правящего режима отвечать вызову времени. Свое дело сделала и римско-католическая церковь: признание интеллектуальных и духовных достоинств выходца из Польши всколыхнула чувства поляков. Костел, как ожидалось, не взорвал режим, но без его влияния, авторитета в народе, не состоялся бы за столь короткое время скачок в национальном самосознании поляков, не ощутили бы столь явно и отчетливо животного страха власти перед собственным народом.

Да, действительно, власть всегда остерегалась и остерегается народа своего больше, чем угрозы внешнего агрессора. Армия, милиция в реальной жизни служат не Отечеству, они по расчету правителей содержатся для удержания народа в покорности. В конце концов,

Отечество обороняют не власти, а самые, что ни на есть обделенные его вниманием, обыватели.

В Казахстане пребывали в уверенности, что забастовщиков в

Польше задавят. Очень скоро задавят. Перепробуют все, не получится – советские войска за один день оккупируют страну.

Польшу, как и другую страну соцлагеря, нельзя упускать. Иначе все содружество непременно рухнет, а там, глядишь, сторонники не какого-то там ревизионизма или правого уклона, а самая настоящая буржуазная идеология беспощадно разложит устои власти в СССР. Жаль, конечно, что крови, похоже, при интервенции в Польше не избежать.

Придется и эти издержки отнести на несовершенства развитого социализма.

Неразрешенный польский вопрос был опасен не только для Советов, он не был на руку и развитым странам капитала. Те, кто нагнетал забастовочные страсти в Польше, чуяли за спиной дыхание восточного собрата и не делали точных, правильных выводов. Похоже, им даже нравилось, до поры до времени, безнаказанно дразнить медведя. В своих предположениях пожара мировой войны они не допускали, легкомысленно ставя на карту не только будущее Польши, но и всего человечества.

Напрашивавшийся выход в виде оккупации Советами был в тех условиях наилучшим выходом и не вызвал бы столь драматических последствий, нежели, несанкционированное Кремлем, бегство Польши в объятия Запада. Немногие понимали, что инициатива бескровного разрушения соцлагеря должна исходить только от СССР. Но тогда это казалось немыслимым, такой ход мысли мог развеселить даже самых прозорливых аналитиков.